Сергей Парамонов - История руссов. Варяги и русская государственность

45. — О Путяте нигде Нестор не упомянул, но есть Путят, токмо иной, в песнях старинных о увеселениях Владимира тако поют: против двора Путятина, против терема Зыбатина, старого Путяти темной лес; из чего можно видеть, что знатный муж был. Тысецкой же чин был над всеми войски яко фельдмаршал час. II. н. 390.

46. — Кресты на шею класть нигде у христиан, кроме Руси нас не употреблено, но кто узаконил, нигде не нахожу. Некоторые сказывают, якобы Владимир, иные о Булгарех, токмо в Болгарии не употребляют; и так мню, что Иоаким начал, а Владимир во все государство определил, чтобы кто крещения не отлыгался.

47. — Жены Владимира весьма иначе описаны, и у Нестора велика погрешность, что он при крещении детей двенадцать сынов написал, чему быть не можно: ибо по малой мере Борис и Глеб не родились, хотя бы они двойни были; о женах же во-первых Олову, княжну Варяжскую, мать Вышеславлю, Нестор не токмо не упомянул, но Вышеслава сына Рогнедина сказал, что в летех рождения и крещения согласить трудно, как я о летех Ярослава показал час. II. н. 150. 156.

Предслава бывшая супруга Ярополка. Нестор (кроме числа ничего имени не объявя) именует Грекиня, а после упоминает сельцо Предславино н. 162. Адиля (князя) у Нестора Чешкая, и мню имя Германское, Аделгейд или изящество испорчено. Анну царевну Нестор сказует Греческую, что в великом сумнении и погрешности час. II. н. 184. Бориса же и Глеба он положил от Болгарины, а от царевны Анны никого не показал н. 163, а сей царевну Анну сказует мать Бориса и Глеба, то мню, конечно, сия царевна была Болгарская, а Василию и Константину сестра внучатая, как н. 163 сказано, а о прочих так многих женах и наложницах Нестор кроме числа ничего не написал.

Стрыковский, согласно с сим сказует, что с сыновьями отпущены, а прочие выданы за знатных, и оному быть весьма нужно.

48. — Сие сказание хотя есть краткая выписка, а к тому из чего взято, то поврежденное и неполное, однакож ко изъяснению древности и Несторова темного сказания много служит, доколе полнейшая тех времен история сыскаться может, чрез что бы многия остающияся темности изъяснить и пополнить, что мню Святейшему Синоду весьма нетрудно, естьли повелит во всех монастырях всякие древния письменныя книги, тетради, грамоты и прочая обстоятельно описать и под именем Русской библиотеки напечатать, чтобы желающие в истории церковной и гражданской трудиться могли знать, где что сыскать могут, что и монастырям немалой доход и пользу принесет».

На этом примечания Татищева заканчиваются.

Перейдем теперь к анализу содержания Иоакимовской, вернее, Псевдоиоакимовской летописи, оговорившись, что содержание ее настолько богато и интересно, что рассмотреть ее сразу во всех деталях невозможно. Мы ограничимся только общим анализом ее, как исторически достоверного источника.

Наш анализ мы начнем с событий, связанных с крещением новгородцев, ибо эта часть летописи бесспорно принадлежит самому Иоакиму (Псевдоиоаким местами просто переписывает ее слово в слово), и в достоверности рассказа сомневаться не приходится, — настолько он насыщен реальными подробностями и логичен.

Рассказ настолько жив, что повествователь (сам Иоаким) переходит с третьего лица на первое и говорит: «мы же стояхом на торговой стране, ходихом по торжищам и улицам, учахом люди елико можахом…» Ясно, что «мы» — это духовные лица, приехавшие с Добрыней крестить новгородцев.

Согласно Иоакиму, Владимир Великий получил из Царьграда, как он просил, митрополита Михаила, родом болгарина, четырех епископов и много священников, диаконов и певчих, славян по национальности, т. е. людей, могущих разъяснять народу сущность новой религии, и до известной степени быть примером для всех других славян.

Епископы были посажены в Ростове, Новгороде, Владимире и Белгороде [78]. Из этих центров началось крещение Руси. Духовные лица, в сопровождении сановников Владимира и подкрепленные войском, стали крестить «сотнями» и «тысячами». Население роптало, но не смело отказываться от крещения («воев ради», т. е. боясь войска), добавлено, что тех, кто отказывался, воины тащили силой (не без подзатыльников, конечно).

Судя по тому, что в войске Добрыни оказалось самое малое 500 ростовцев, можно думать, что Добрыня пришел крестить новгородцев не прямо из Киева, а через Ростов, откуда он, предвидя сопротивление новгородцев и взял военное подкрепление.

Новгородцы же, узнавши, что Добрыня идет крестить и их, собрали вече и поклялись не допустить уничтожения идолов, они вооружились, разметали мост, соединявший обе части города, поставили катапульты с каменьями наготове в предвидении того, что Путята попытается перейти с войском в этом месте. Увещаний Добрыни они и слушать не хотели, Богомил Соловей, главный языческий жрец, достаточно настроил их против крещения. Иоаким с другими духовными были на Торговой стороне, под прикрытием войск Путяты. В результате их уговоров за два дня они крестили всего несколько сотен — этого было явно слишком мало.

На противоположной стороне всё кипело: тысяцкий новгородский Угоняй, «ездя всюду вопил, — лучше нам помрети, неже боги наши дати на поругание». Жену Добрыни и нескольких его родственников, находившихся на той стороне, новгородцы убили, а дом его разграбили.

Брать Новгород в лоб, через мост, означало огромные потери, поэтому Путята, руководивший войском Владимира, пустился на хитрость: ночью с 500 ростовцев он тихонько переехал выше города и зашел в тыл. Новгородцы приняли этих воинов за своих.

Войдя в город, Путята захватил Угоняя и несколько других видных руководителей восставших и отправил их на другую сторону к Добрыне.

Узнавши о происшедшем, новгородцы в количестве до 5000 окружили отряд Путяты, и начался отчаянный бой. Церковь Преображения была разметана (интересно указание на существование христианской церкви в Новгороде еще до крещения Руси), а дома христиан разграблены. На рассвете, однако, Добрыня подоспел Путяте на помощь со всем войском.

Но и тут пришлось пуститься на хитрость: он велел зажечь несколько домов около берега, бойцы бросились тушить пожар и бой сам собой прекратился. Тогда мятежники выслали своих вожаков просить у Добрыни мира.

Добрыня собрал воинов, прекратил грабеж и начал истребление идолов. Деревянные сжигались, а каменные ломались и бросались в реку (а ведь остатки должны сохраниться!). Язычники плакали и вопили, Добрыня же насмехался.

Посадник Воробей, сын Стоянов, воспитанный при Владимире, отличавшийся красноречием, на торжище увещевал всех. Многие пошли креститься, не хотящих же воины волокли силой. Мужчины крестились выше, а женщины ниже моста. Многие некрещеные заявляли, что они уже крестились, поэтому духовенство приказало («повелехом») всем носить кресты на шее деревянные, медные и т. д.