Коллектив авторов - Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века

Если жестокость наказания потеряла свою эффективность, то единственным средством обуздания нерадивых и недисциплинированных офицеров оставалось воздействие на их самосознание. Однако в данном случае полковое начальство сталкивалось с серьезными трудностями. Сознание исключительности своего положения, присущее дворянству XVIII века, являлось достаточным основанием для власти, чтобы доверять ему самые ответственные поручения. Реформы Петра I разрушили старые принципы существования дворянского сословия, а новая система представлений дворянства о себе как о сословии сформироваться еще не успела. До издания Жалованной грамоты в 1785 году у дворянства было немного правовых оснований для сословной самоидентификации. Дворянское сословие с его привилегиями было открыто для всякого, кто имел возможность дослужиться до чина прапорщика. Марк Раефф справедливо отмечал, что правление Петра породило ряд неясностей в характере основных политических институтов и социальных связей. Эта двусмысленность произвела сдвиг в основных ценностях, определявших мировоззрение русской элиты, — социальных, интеллектуальных, моральных {1256} . Борис Николаевич Миронов также отмечает, что дворянин после распада служилого города поневоле стал индивидуалистом {1257} . Однако трудно согласиться с его предположением о том, что между служилыми городами XVI–XVIII веков и дворянскими обществами второй половины XVIII века дворянству удалось компенсировать утрату корпоративных связей путем укрепления клановой системы на основе патронажа {1258} .

В современной историографии проблему патронажа в среде московского дворянства впервые исследовала американский историк Нэнси Шилдс Коллманн. В своей монографии, посвященной формированию политической системы Московского государства, историк отмечает, что отношения в средневековых обществах (в том числе в Московском государстве) не были формализованы и институционализированы, определяясь скорее традицией и строясь на личных связях — родстве, дружбе, зависимости {1259} . Б.Н. Миронов в своих рассуждениях проецирует наблюдение Коллманн на XVIII век {1260} . Однако если для эпохи Ивана Грозного приоритет неформальных связей в среде служилого сословия представляется вполне понятным, то для XVIII века господство клановых и патримониальных отношений выглядит неубедительной архаизацией. К тому же Коллманн фактически игнорирует такой фактор, как влияние общесословных дворянских интересов, указывая на их абстрактный характер. Такой подход можно оправдать только тем обстоятельством, что в середине XVI века корпоративные организации дворянства (служилые города) находились в стадии формирования. В XVIII веке дворянство уже не приписывалось службой к определенному городу.

Вместе с тем именно в служилом городе формировались сословные принципы рядового провинциального дворянства. В частности, структура служилого города была организована таким образом, чтобы взаимоотношения дворян и представителей других сословных групп не выходили за рамки неписаных правил. Например, в XVII веке даже праздное общение дворянина с крестьянами рассматривалось как проявление девиантного поведения. В 1641 году уфимский дворянин Семен Григорьевич Пекарский подал челобитную на помещиков Лопатиных, обвинив их в «ложном верстании» своего брата Василия Ивановича Лопатина, будто бы находящегося не в своем уме: он якобы «страдает падучей болезнью», а денежное жалованье «емлют его братья за него подставно». В результате был произведен розыск среди всех служилых людей Уфы. Большинство уфимских дворян ничего не знали о болезни Лопатина, однако никто из опрошенных служилых людей не сомневался в ненормальном поведении уфимца, потому «что он Василии с крестьянами села Богородского с Демкой Кузнецом на песку неводом рыбу ловил и живучи с ними крестьянами на песку из лука стрелял, и кулаки бился и шахматы играл» {1261} .

В новых условиях представители старого дворянства должны были смириться с тем, что на обедах у своих полковых командиров они могли подвергнуться оскорблению и унижению со стороны бывших крестьян, посадских людей или холопов, сделавших более успешную карьеру. К тому же в середине XVIII века мало кому из провинциального потомственного дворянства удавалось дослужиться до офицерского звания. В 1767 году из 76 уфимских дворян, подписавших наказ в Уложенную комиссию, только 13 человек имели офицерские звания или чины, соответствующие им по Табели о рангах {1262} . Остальные 63 человека указали, что они вышли в отставку рядовыми или унтер-офицерами. Например, в 1754 году в Уфимском драгунском полку одновременно служили рядовыми Матвей Николаевич Каловский и его крестьянин из сельца Сикибаево Леонтий Кормильцев {1263} . Таким образом, многие дворяне нередко тянули солдатскую лямку вместе со своими бывшими крепостными. Отсутствие ощутимой границы между высшими и низшими чинами не могло не сказаться на представлении о дворянской чести.

В исторической и культурологической литературе дворянская честь рассматривается, как правило, с позиции корпоративных представлений самого дворянства. В своем исследовании о функции «чести» в России раннего Нового времени Н.Ш. Коллманн рассматривает основные социокультурные характеристики этого понятия {1264} . Хорошая репутация предполагала в первую очередь законопослушное поведение (а значит, назвать кого-либо вором, разбойником или тем более изменником означало нанести тяжкое оскорбление), соблюдение моральных норм (включая надлежащее сексуальное поведение), а также благочестие. К этому можно добавить, что понятия чести и бесчестья играли важнейшую роль в сфере управления. При постоянной нехватке в Оренбургском крае административных кадров управлять огромной территорией можно только опираясь на людей, вызывавших безусловное доверие у власти, то есть на дворянство — самое ответственное сословие в провинции. Несмотря на то что во второй половине XVII века дворяне по своим боевым качествам уступали городовым казакам {1265} , все ключевые должности в системе управления, требовавшие предельной честности в исполнении, поручались только дворянам. Это касалось не только сбора ясачных податей с башкир, но и контроля над деятельностью представителей уфимской администрации. Именно дворянству в силу его привилегированного положения в наибольшей степени было свойственно чувство ответственности. Система местничества, формируя у дворянства представление о чести рода, в определенной степени ограничивала произвол верховной власти в отношении городовой корпорации. С отменой местничества представления о чести рода утратили юридическую основу. Впрочем, в сословном сознании потомственного дворянства местничество играло роль и в XIX веке. В 1809 году в знак протеста против производства Барклая де Толли в генералы от инфантерии группа военачальников, находившихся по сравнению с ним в более высоких чинах, занимавших более высокие, чем Барклай, должности в прежних кампаниях и имевших больше наград, подала в отставку {1266} .