Дэвид Гриффитс - Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет

Владлен Георгиевич Сироткин в своих статьях (см.: Сироткин В.Г. Великая Французская революция и официальная Россия // История СССР. 1989. № 3. С. 97–114; Он же. Абсолютная реставрация или компромисс с революцией? (Об одной малоизвестной записке Екатерины Великой) // Великая французская революция и Россия / Ред. А.Л. Нарочницкий и др. М., 1989. С. 273–288) сделал первый шаг в сторону от преобладавших догм. В первой упомянутой статье он подчеркивает, что императрица была слишком занята войной и дипломатическими переговорами с пограничными государствами и поэтому не сразу отреагировала на революцию. Однако Сироткин считает, что к началу 1790 г. Екатерина начала осознавать, что собой представляет революция. Именно это положение и оспаривает моя статья. Во второй статье Сироткин утверждает, что под влиянием умеренных монархистов, критиковавших Французскую революцию, Екатерина II проводила политику адаптации, надеясь побудить таких умеренно настроенных деятелей, как Неккер, Лафайет и Мирабо, встать на сторону короля и помочь ему восстановить монархию мирными политическими средствами. Сироткин настаивает, что императрица не отказывалась от этой политики вплоть до конца 1792 г. В соответствии с принципом гласности рецензент книги Бориса Самуиловича Итенберга Светлана Валерьяновна Оболенская (История СССР. 1990. № 1. С. 198–202) призвала к фундаментальному пересмотру положения о том, что Екатерина II — а с ней, коли на то пошло, и вся русская знать отреагировали на вспышку Французской революции незамедлительно и с ужасом. Их реакция была намного более сложной, небезосновательно утверждает Оболенская. Александр Борисович Каменский в своей книге «Под сению Екатерины… Вторая половина XVIII века» (СПб., 1992) — первом внушающем доверие исследовании Екатерины II и ее политики, появившемся в России за последние три четверти века, — выказывает наконец понимание всей сложности реакции императрицы. Каменский придерживается того мнения — вполне, на мой взгляд, справедливого, — что вплоть до гибели Людовика XVI императрица не слишком опасалась событий во Франции, см. с. 406–407.

«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Екклесиаст 1:9). — Примеч. науч. ред.

Как она сама признавала в конце 1791 г.: «Я читаю будущее в прошедшем» (Записка от 4 декабря 1791 г., цит. по: Соловьев С.М. История падения Польши // Собрание сочинений Сергея Михайловича Соловьева. М., 1863. С. 259).

Если бы императрица опасалась последствий американской Войны за независимость, она вряд ли бы так почитала Лафайета, игравшего в этой войне весьма активную роль. В этот момент императрица еще не подозревала американскую революцию в дурном влиянии на французскую. Это подтверждается тем фактом, что во время американской Войны за независимость она точно так же обвиняла здравомыслящих диссидентов (в данном случае Бенджамина Франклина и Сайласа Дина) в неумении привлечь на свою сторону другого незадачливого правителя — Георга III. См. письмо императрицы предположительно к мадам Бьельке: Собственноручное черновое письмо Имп. Екатерины II к неизвестной даме о занятии Крыма и образе правления Англии (7 июня 1778 г.) // СИРИО. Т. 27. СПб., 1880. С. 153–154.

Имеются в виду Нидерланды, Республика Соединенных провинций, где в 1785 году партии «патриотов» — приверженцев идей Просвещения — удалось свергнуть статхаудера — Вильгельма V Оранского. Однако благодаря поддержке Англии и Пруссии в 1787 г. Вильгельм вернулся к своей должности, провозглашенной наследственной еще в 1748 г. — Примеч. науч. ред.

Следует отметить, что убеждение в том, что Франция станет подходящим союзником только после реформ, заставило Симолина искренне приветствовать некоторые явления Французской революции. У императрицы это вызывало отвращение: см. ее письмо Гримму от 30 августа 1791 г.: СИРИО. Т. 23. С. 552–553.

К началу 1790 г. французский уполномоченный заверил императрицу, что, как только Франция примет новую конституцию, его нация будет в состоянии служить противовесом Англии и Пруссии: см. протокол переговоров от 9/20 января 1790 г.: Из истории международных отношений в первые годы Французской революции (1789–1790 гг.) / Ред. Р.А. Авербух. // Красный архив. 1939. Т. 4 (95). С. 103–136, здесь с. 124.

Отказ де Сегюра от своего графского титула повлек за собой обмен язвительными репликами: императрица, узнав в декабре 1791 г. о том, что Сегюр может вновь появиться в России с дипломатической миссией, ответила, что, не будучи более аристократом, он относится теперь к купеческому сословию и что, хотя купцы и имеют право свободной торговли на всей территории ее государства, ко двору они не вхожи. См.: Лукин Н.М. Французская революция 1789 г. С. 512. См. также: СИРИО. Т. 23. С. 522–523, 568.

Получив известие о восстании в Варшаве весной 1791 г., императрица составила указания для своего секретаря Александра Андреевича Безбородко, в которых заявляла о своей решимости защитить от революционеров польскую республику и польские вольности. В одном длинном пассаже, говоря о том, что именно подлежит защите, она семнадцать раз употребила слово «республика» и четыре — слово «вольность» (СИРИО. Т. 42. С. 157–159). Следует отметить, что польские революционеры стремились укрепить, а не ослабить власть монарха. Екатерина в польском случае создавала дихотомию между республиканцами и революционерами.

«…монархическое правление есть единственное приличное для Франции». В письме Сенаку де Мельяну она предложила вариацию на ту же тему, заметив: «Удивительно, что хотели установить республику в таком городе, как Париж, где нравы находятся в постоянном противоречии с республиканским образом правления» (см.: СИРИО. Т. 42. С. 154. [Оригинал на франц. яз. Рус. пер. см. в примеч.]). Между прочим, первый из двух процитированных выше аргументов Екатерины не был редкостью в XVIII столетии. Скажем, некоторые из ключевых писем Джеймса Мэдисона в «Федералисте» были направлены против господствовавшего в Соединенных Штатах убеждения, что большое государство не может принять республиканскую форму правления и при этом не утратить своего величия.

В оригинале — constitiution (англ.) — конституция в старом, «домодерном» смысле этого слова. См. примеч. науч. ред. к статье «Екатерина II: императрица-республиканка» (с. 67), а также об этом феномене см. статью «Жалованные грамоты Екатерины II дворянству и городам 1785 года: о сословиях, грамотах и конституциях» в настоящем издании. — Примеч. науч. ред.