Витольд Новодворский - Иван Грозный и Стефан Баторий: схватка за Ливонию

Гаковницы — ружья, имевшие под стволами крюки («гаки»), которые зацеплялись за крепостную стену с целью уменьшения отдачи при выстреле.

Ручница — ручное гладкоствольное ружье (вторая половина XIV века).

Эти сведения исходят от Д. Германна, которому как очевидцу следует верить больше, чем Гейденштейну, говорящему, что «по взятии города москвитяне увезли с собой в Москву все сокровища». Если же Гейденштейн прибавляет, что надежды солдат на добычу совсем не были удовлетворены, то эта неудовлетворенность происходила от озлобления, вызванного тем, что король разрешил русским вынести с собой те вещи, которые они будут в состоянии взять. Сообщение Германна подтверждается словами нунция Калигари.

Гейденштейн, ссылаясь на польские источники, перечисляет русских воевод: Феодор Васильевич Шереметев, Борис Васильевич Шеин, Андрей Палецкий, Михаил Юрьевич Лыков, Василий Кривоборский. Русский историк М. Щербатов сообщает, что обычным гарнизоном командовал воевода Иван Кокошкин.

Воеводу Шереметева, бежавшего с частью конницы по дороге к Пскову, захватил в плен, по словам Гейденштейна, Иван Збаражский.

Калигари говорит, что «было убито 5000 русских».

По словам Стрыйковского, из Суши вышло 6000 человек; победителям достались 21 пушка, 136 гаковниц, 123 длинных ручниц, 100 бочек пороха весом в 400 центнеров, 4822 большие железные пули и очень много провианта.

С отъездом Батория из Полоцка военные действия не вполне прекратились. 13 декабря 1579 года полоцкий воевода Дорогостайский сжег замок Нищерду, где погибло, по Стрыйковскому, более двух тысяч русских, мужественно защищавших крепость, и попало в плен около тысячи (в том числе четыре воеводы). Гейденштейн не сообщает этих подробностей; он говорит, что полоцкие казаки овладели Нищердой при помощи крестьянина Коссонского, который подсказал им, когда удобнее всего напасть на крепость, причем занять ее оказалось очень легко, так как русские еще не успели достроить укрепления. Тот же Коссонский хотел передать, по словам Гейденштейна, войскам Батория и Заволочье. Но замысел изменника был открыт, и Коссонский и два его сына были посажены на колы. Неудачна была также попытка казаков Батория захватить неожиданным нападением крепость Усвят.

Гейденштейн, приводя речь Замойского целиком и преувеличивая ее значение, замечает при этом, что шляхта уже на своих сеймиках склонялась в пользу войны; следовательно, представители ее явились на сейм с полномочиями дать согласие на дальнейшее ведение войны и разрешить королю взимать для этой цели налоги.

Приверженность.

Это требование сообщает Гейденштейн, но и Иван, посылая, по возвращении Нащокина в Москву, гонца Шишмарева, так пишет к Баторию: «и ты бы Стефан Король наших послов дождався, у тебе принял их у Вильни по прежнему обычаю, не ходя в поход ратью к нашим украйнам…».

О пятинедельном сроке говорит Калигари. Он не определяет точно срока и сообщает несколько иное содержание устного королевского ответа; если царь желает отправить послов, то он охотно даст им возможность высказать то, что желают, и милостиво их выслушает. Что же касается требования, чтобы он ожидал послов царя в известном месте, то это требование не имеет примера ни у одного из прочих христианских государей; они посылают послов, когда нужно и во всякое место; везде одинаково право послов и не ограничивается известным местом; послам можно прийти всюду, где только он ни будет, и даже в самом лагере, во время сражения, послы могут вести с ним переговоры, если это окажется нужным. В письме, отправленном Ивану, нет ни слова о требовании царя, чтобы король принимал его послов в определенном месте — в Вильне.

Почему так произошло, Гейденштейн не объясняет. Воззвания короля, совершившего победоносный поход в предшествовавшем году, не особенно сильно действовали, а воззвание Замойского, военные таланты которого не были пока еще известны, возымело свое действие.

Держáвца — временный владелец и эконом государственного имения (державы), одновременно начальник местного государственного управления и суда.

Это сообщение Луки Дзялыньского, одного из участников похода, к тому же бывшего, может быть, на самом совете в Щудуте, подтверждается известием, которое сохранил Одерборн, что Шереметев не особенно сильно противился движению на Великие Луки.

Поспешность гонца была так велика, что, по словам Гейденштейна, он явился к королю вопреки московским обычаям не в торжественном платье, какое приличествовало послу, а в обыкновенном.

О численности литовской армии точных данных нет. Стрыйковский насчитывает в ней 12 700 человек, немецкий историк И. Реннер — 15 000. Неизвестно нам и число добровольцев. Стрыйковский называет отряды их значительными, Гейденштейн говорит, что литовские войска, как получавшие жалованье, так и добровольческие, представились королю в таком количестве и вооружении, что никто не смог бы догадаться об их потерях в прошлом году. Король в привилегии, данной литовцам по их желанно с той целью, чтобы их добровольная военная служба не была обращена в повинность, хвалит чрезмерное усердие Литвы к родине и Речи Посполитой, но о размерах отрядов добровольцев говорит неопределенно. Мы не можем не признать, однако, что численность литовских добровольческих отрядов была гораздо значительнее польских. Можно указать и еще на одно обстоятельство: литовские отряды добровольцев явились в силу решения литовского съезда, между тем как польские — лишь по инициативе частных лиц.

Гейденштейн говорит о 20 римских милях (то есть о примерно 30 километрах. — Прим. ред. ).

Так рассказывает Дзялыньский, а Гейденштейн приводит даже фамилию боярина — Кудрявый. Он ехал с двумя провожатыми, из которых один был убит казаками, другой успел спастись. Гейденштейн называет имена казаков — Никита и Бирула, Дзялыньский упоминает только Никиту. Реннер сообщает, что поймали московита рано утром 3 августа.

Описание составлено по дневнику Дзялыньского.

По Реннеру, было найдено 27 тонн пороха.

Гейденштейн говорит только об осмотре, позже произведенном Замойским. Но известие о том, что король первый осмотрел крепость, подтверждается показаниями Дзялыньского, который, говоря о численности королевской свиты в двадцать человек, делает замечание, что в свиту из крепости не стреляли.