Михаил Серяков - Одиссея варяжской Руси

Помимо скандинавских саг на присутствие в пантеоне Прибалтийской Руси некоего женского персонажа указывают и другие косвенные данные. Согласно мекленбургской генеалогической легенде, отождествляемые со славянами-венедами вандалы произошли от брака их первого, приплывшего из-за моря полумифического короля Антюрия, или Антура, с богиней Сивой. В.И. Меркулов обратил внимание, что в немецких генеалогиях брат Рюрика Синеус постоянно именуется Сиваром, а в Ливонской Рифмованной хронике упоминается рыцарь Сиверт, возглавлявший в XIII в. войска, сражавшиеся в Северной Эстонии. Оба имени рассматриваются им как производные от имени богини Сивы {186} 186 Меркулов В.И. Откуда родом варяжские гости? М., 2005. С. 101, 106. . В принципе, ничего невозможного в этом нет, и западнославянская ономастика дает пример подобных имен: Казн, дочь чешского Крока, и Казимир достаточно распространенные имена среди польских правителей. Следует отметить, что следы развитого культа богини отмечаются в этом регионе досточно рано. Еще древнеримский историк Тацит писал, что «эстии поклоняются праматери богов» {187} 187 Тацит К. Анналы. Малые произведения. Л., 1969. С. 372. . Как полагают исследователи, под эстиями Тацит подразумевал не предков современных эстонцев, а живших южнее их в Прибалтике индоевропейцев, язык которых он отличал от германского и сближал с кельтским. Плиний Старший в своей «Естественной истории» (XXXVII, 11) отмечал, что янтарь обеспечивает плодовитость, то есть связывал основной предмет прибалтийского экспорта с женским началом. Согласно латышским преданиям, выбрасываемый на берег янтарь — это обломки дворца богини моря, которую покарал громовержец за любовь к смертному. В балтской традиции достаточно большое место отводилось почитанию матери-земли Мары и богини судьбы Лаймы, многие черты которых после насильственной христианизации были впоследствии перенесены на Богоматерь. В своей хронике Генрих Латвийский называет Ливонию «землей пресвятой девы Марии», именуемой им также «звездой моря» {188} 188 Генрих Латвийский. Хроника Ливонии. М. — Л., 1938. С. 204. . Весьма вероятно, что немецкие крестоносцы для облегчения христианизации отбирали из новой религии именно те образы, которые в наибольшей степени были созвучны прежним верованиям местного населения. Ближайшей параллелью Сивы, если подходить с чисто филологической точки зрения, оказывается богиня Сив, жена громовержца Тора. Единственный миф, связанный с ней в скандинавской мифологии, рассказывает о том, как Локи срезал золотые волосы Сив, а затем, под угрозой расправы со стороны Тора, заставил карликов выковать новые волосы, которые приросли к голове Сив как настоящие. Утверждение Снорри Стурлусона о том, что «никто не ведает, откуда Сив родом» {189} 189 Младшая Эдда. Л., 1970. С. 13. , показывает, что в скандинавской мифологии это был, скорее всего, заимствованный образ. Немного проясняют его поэтические кеннинги. Золото именуется в них «волосами Сив», а в другом случае говорится, что «Сив — хранительница огня моря», причем в последнем случае вновь имеется в виду этот драгоценный металл, который в том же абзаце называется «янтарь моря» {190} 190 Там же. С. 125,151. . Таким образом, мы видим, что Сив устойчиво ассоциируется с золотом, которое в скандинавской мифологии изначально связывалось с ванами.

Название города Пярну на западном эстонском побережье наводит на мысль о бытовании там культа Перуна. Обычно само название этого города выводится из эст. parn, «липа», для чего предполагается существование первоначальной формы Pamjo и второго компонента joki, «река» {191} 191 Никонов В.А. Краткий топонимический словарь. М., 2009. С. 347. . Однако в землях полабских славян на реке Эльбе с эпохи Средневековья известен город Пирна (в документах 1232 г. Perha), название которого связывают с культом славянского бога-громовержца {192} 192 Там же. С. 332. . Можно предположить такое же происхождение названия и для эстонского Пярну. В XVII в. была записана следующая молитва эстонского крестьянина: «Дорогой гром, мы жертвуем тебе рогатого быка и молим тебя о благополучии нашей пашни и нашего посева… Святой гром, береги наши поля, чтобы они принесли добрый колос и доброе зерно» {193} 193 Даркевич В.П. Топор как символ Перуна в древнерусском язычестве //СА. 1961. № 4. С. 97. . Как видим, причина жертвоприношения быка здесь точно такая же, как и в саге о Стурлауге, однако, в отличие от нее, жертва посвящается уже не женскому, а мужскому божеству. Поскольку земледелие в Эстонии развивалось под славянским влиянием, вполне возможно, что и связанные с ним магические обряды были также заимствованы эстами у славян. Связь жертвоприношения быка с культом Перуна отмечает у славян еще Прокопий Кесарийский. Голова этого животного сама по себе считалась весьма действенным оберегом: «До XX века в Литве сохранилось верование, что череп лошади или быка служит защитой против “дурного глаза”, болезни человека или животных, ливня или других природных невзгод. Когда возникала угроза подобной опасности, череп поднимали на высокий шест» {194} 194 Гимбутас М. Балты. М., 2004. С. 190. . При исследовании духовного стиха о «Голубиной книге» мною было показано, что в Новгороде Перун воспринимался в том числе и в облике дракона {195} 195 Серяков М.Л. «Голубиная книга» — священное сказание русского народа. М., 2012. С. 248–253. . В свете этого несомненный интерес представляет упоминание «Саги о Хальвдане Эйстейнссоне» о том, что конунг биармов Харек превратился во время битвы в дракона: «Тогда превратился Харек в дракона и ударил Скули хвостом…» {196} 196 Глазырина Г.В. Исладские викингские саги о Северной Руси. М., 19%. С. 81. Однако аналогичный мотив уже в западнославянской мифологии встречается в саге о Тидреке Бернском. Когда на Гертнита, правителя волотов и русов, нападают германцы, «его супруга Остация… стала на подобие летучего дракона». В решающей битве жена славянского князя в облике дракона убивает Изунга, одного из трех вражеских конунгов, но и сама гибнет от руки его сына: «Дракон видит, как это большое копье летит на него, отлетает прочь, копье пронеслось мимо него; а дракон бросается сверху на короля, хватает его своей пастью и когтями, и проглатывает его» {197} 197 Веселовский А.Н. Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском//ИОРЯС. 1906. Т.И. Кн. 3. С. 188–189. . Как видим, мотив превращения правителя либо его жены в дракона германо-скандинавская традиция относит как к Биармии, так и к русам. Ниже мы увидим, что весьма похожие представления были и у восточных славян. К этому же кругу мифологических представлений относится и сообщение Адама Бременского о том, что жители Эстляндии «поклоняются драконам и крылатым существам и даже приносят им в жертву живых людей» {198} 198 Адам Бременский, Гельмольд из Босау, Арнольд Любексикий. Славянские хроники. М., 2011. С. 104. . Распространение на севере Прибалтике культа дракона и наличие там топонима, перекликающегося с именем Перуна, позволяет предположить существование поклонения громовержцу в данном регионе по крайней мере в качестве гипотезы. Понятно, что заключительное слово в данном вопросе должны сказать специалисты-филологи, однако если данная гипотеза верна, то обращает на себя внимание то, что название данного эстонского города было образовано не от балтского Перкунеса, а от славянского Перуна.