Михаил Серяков - Одиссея варяжской Руси

Неожиданная на первый взгляд ассоциация данного персонажа со змеем находит свои параллели не только в южнославянском материале и чередовании названий Змиевых и Трояновых валов на Балканах и Украине, но встречается и в иранской традиции. Уже убив своего противника, Феридун в «Шахнаме» решает испытать своих сыновей и для этого принимает облик дракона. Таким образом, можно предположить, что данная зооморфная ипостась присутствовала уже на древнейшей стадии существования этого образа.

Против установления связи между Трайтаоной и Транноном, а через него с Трояном и Триглавом может свидетельствовать об отсутствии указаний на соотнесенность данного персонажа иранской мифологии с вертикальным членением космоса. Хоть его имя связано с числом «три», однако никаких других космологических черт в сохранившихся о нем мифах не прослеживается. Однако они присутствуют в другом генеалогическом мифе ираноязычных кочевников, записанном Геродотом: «По рассказам скифов, народ их — моложе всех. А произошел он таким образом. Первым жителем этой еще необитаемой тогда страны был человек по имени Таргитай. Родителями этого Таргитая, как говорят скифы, были Зевс и дочь реки Борисфена… Такого рода был Таргитай, а у него было трое сыновей: Липоксаис, Арпоксаис и самый младший — Колоксаис. (…) Так вот, от Липоксаиса, как говорят, произошло скифское племя, называемое авхатами, от среднего брата — племя катиаров и траспиев, а от младшего из братьев — царя — племя паралатов. Все племена вместе называются сколотами, т.е. царскими. Эллины же зовут их скифами.

Так рассказывают скифы о происхождении своего народа. Они думают, впрочем, что со времен первого царя Таргитая до вторжения в их землю Дария прошло как раз только 1000 лет» {251} 251 Геродот. История. М, 1993. С. 188. . Согласно этой версии мифа скифы произошли в результате союза бога неба и дочери водного божества. Во второй части имен всех сыновей Таргитая отчетливо прослеживается индоиранский корень -ксай «царь», а что касается первой части их имен, то они означают соответственно «гора», «(водная) глубина» и «солнце», то есть в совокупности образуют трехчастную структуру физического мира по вертикали. Соответственно, их отец олицетворял весь этот мир. Из текста Геродота следует, что Таргитай воспринимался скифами не только как первопредок, но и как первый царь, от времени правления которого отсчитывалось время до другого значимого события, в данном случае вторжения Дария. Поскольку имя Таргитая не связано с числом «три», в иранской мифологии мы имеем интересную картину: о том персонаже, в имени которого эта связь прослеживается на филологическом уровне, не говорится о его соотнесенности с вертикальной структурой вселенной, но зато в мифе о Таргитае она обозначена достаточно прозрачно, хоть и отсутствует лингвистический намек. Само слово Таргитай понимается иранистами как «долгомощный» и, следовательно, было не именем, а эпитетом. Иранское навершие жезла VIII — VII вв. до н.э. (рис. 7) показывает, что и у самих иранцев некогда существовал образ трехглавого победителя чудовища. Весьма показательно, что все три головы данного персонажа расположены одна над другой, подчеркивая вертикальное трехчастное устройство. Поскольку в более поздней иранской мифологии подобного персонажа нет, логичнее всего отождествить его с Трайтаоной, победившим Ажи-Дахаку. Подобной интерпретации как будто не соответствует описание последнего в Авесте как трехглавого змея, однако сама симметричная композиция навершия не оставляет места для третьей головы чудовища. Будь она изображена, это не только нарушило бы симметрию, но и предало бы композиции совсем другой смысл, когда вместо победы героя над двумя головами чудовища третья его голова осталась бы непобежденной. Следует вспомнить, что в более поздней традиции Заххак, заменивший Ажи-Дахака, описывается не с тремя, а с двумя змеиными головами. Как сопоставление со скифской мифологией, так и композиция навершия показывают, что первоначально и у иранцев Трайтаона соотносился с трехчастной вертикальной структурой мироздания. Это же обстоятельство позволяет датировать и время возникновения славянского мифа об отце-предке трех братьев — прародителей отдельных народов. Очевидно, он восходит не к скифской, а к более ранней эпохе контактов славян с предками современных иранцев.

Рис. 7. Иранское наверише жезла VIII–VII вв. до н.э.

В свое время В.Н. Топоров показал генетические связи между индийским Тритой, иранским Трайтаоной и Иваном Третьяком русских сказок, имена которых были образованы от числа «три». Персонаж русской сказки, с одной стороны, оказывается в колодце, наподобие Триты, а с другой — является героем-змееборцем наподобие своего иранского собрата. Анализируя далее эти связи, В.Н. Топоров отметил: «Трита находится в воде, в нижнем мире, но он постоянно взывает к Небу и Земле, обозначая тем самым весь тройной состав вселенной. Поскольку персонажи этого рода связаны преимущественно именно с нижним миром, смертью, а в архаических космогонических текстах нижний мир вводится в описание третьим (после Неба и Земли), то возникает соблазн видеть в “троичных” именах Триты, Трайтаоны, Третьяка (Ивана) указание на третье царство, куда они спускались, разыскивая живую воду. Каждый из этих персонажей хозяин третьего царства (или его пленник), который, однако, преодолевает смерть и восстанавливает космогоническую связь нижнего мира с Небом и Землей. (…) Если вспомнить, что генетически “Третий” является младшим сыном Громовержца, наказанным им смертью… но преодолевшим смерть… и многократно увеличившим свою плодоносную силу, то его образ как раз и реализует идею вечной смены в цикле жизнь — смерть — жизнь, вечного преодоления, проникновения, пронизания по вертикали всех трех миров» {252} 252 Топоров В.Н. К семантике троичности (слав, trizna и др.) // Этимология, 1977. М., 1979. С. 19–20. .

Как видим, еще с эпохи индоевропейской общности персонаж, семантически связанный с символикой числа «три», имел самое непосредственное отношение как к смерти и возрождению, так и к трехчленной вертикальной структуре мироздания. Хоть Троян и не был богом смерти в собственном смысле слова, однако в качестве повелителя трех миров, в том числе и преисподней, куда вел Млечный Путь, дорога Трояна в румынской традиции, он был с ней неизбежно связан. На это обстоятельство также указывает и соотнесение его с временными периодами, которыми, возможно, он отмерял срок жизни каждому живому существу. Отголосок этого представления присутствует в сербской сказке о Трояне, поедавшем тремя ртами людей, скот и рыбу. Если допустить, что, по мере забывания первоначального смысла, скот заменил птиц, то вся картина рисует образ всепоглощающего времени, кладущего предел жизни каждого существа во всех трех сферах мироздания. На эту же семантическую связь, как уже отмечалось выше, указывает и повязка на глазах западнославянского Триглава, и связь понятия смерти с числом «три», восходящая ко временам индоевропейской общности. В этом отношении весьма важными являются данные польской мифологии, в которой Тржи оказывается отцом Живе, этой персонификации жизни. Как было показано мною в исследовании «Забытый прародитель человечества», иконографически Живе соответствует Бою, прародителю не только славянских, но и некоторых других индоевропейских народов в белорусской традиции. Этот пример показывает, что управляющее тремя сферами вселенной трехглавое божество мыслилось отцом первопредку человечества. Насколько мы можем судить, Троян-Траннон уже не всемогущее божество, как Тржи, в более поздние времена его место во главе пантеона заняли Святовит у западных славян и Перун у восточных.