Лев Троцкий - Преступления Сталина

Статья Радека в январе 1935 года, являясь естественным звеном в цепи его клевет против оппозиции, подготовляла его статью в августе 1936 г.: "Зиновьевско-троцкистская банда и ее гетман Троцкий". Эта последняя статья являлась в свою очередь прямым введением к судебным показаниям Радека в январе 1937 г. Каждый следующий этап логически вытекал из предыдущего. Но именно поэтому, если б Радек фигурировал на процессе только в качестве свидетеля обвинения, ему никто решительно не поверил бы. Радека нужно было превратить в обвиняемого, повесив над ним самим дамоклов меч смертного приговора, чтоб его свидетельские показания против меня получили вес. Каким образом достигнуто было превращение Радека в обвиняемые, вопрос особый, относящийся по существу к области инквизиционной техники. Сейчас для нас достаточно того, что Радек занял место на скамье подсудимых не как мой вчерашний единомышленник, сотрудник и друг, а как старый капитулянт, предатель Блюмкина, деморализованный агент Сталина и ГПУ, как наиболее вероломный из моих врагов.

* * *

Здесь следует ждать вопроса: каким же образом ввиду всех этих документов и фактов правительство могло решиться представить Радека как вождя "троцкистского" заговора? Этот вопрос относится, однако, не столько к Радеку, сколько к процессу в целом. Радек превращен в "троцкиста" теми же методами, какими я превращен в союзника микадо и по тем же политическим мотивам.

Кратко на поставленный вопрос можно ответить так: 1) для системы "признаний" были пригодны только капитулянты, прошедшие долгую школу покаянии, унижений и клеветы на самих себя; 2) у организаторов процесса не было и не могло быть более подходящего кандидата для той роли, какая была отведена Радеку; 3) весь расчет организаторов построен на суммарном эффекте публичных покаяний и расстрелов, которые должны заглушить голос критики.

Таков метод Сталина. Такова нынешняя политическая система СССР. Пример Радека есть только яркая иллюстрация.

"СВИДЕТЕЛЬ" ВЛАДИМИР РОММ

При чтении официального отчета о московском процессе впечатление резюмируется словами: "какой грубый подлог1" Подлость отступает моментами назад перед нелепостью. Если б какая-нибудь иностранная держава поручила вредителям из ГПУ втоптать в грязь советское правосудие, скомпрометировать правительство, подорвать доверие к режиму -- эти господа не могли бы сделать ничего сверх того, что они сделали.

Вся ткань процесса гнила. Мы увидим это сейчас на показаниях В. Ромма, чрезвычайно важного свидетеля, которого к тому же доставили на суд из тюрьмы под конвоем. Если оставить в стороне полет Пятакова в Осло на мифическом аэроплане, то Ромм -- по замыслу обвинения -- главное связующее звено между мной и "параллельным центром" (Пятаков -- Радек -- Сокольников -Серебряков). Через Ромма шли письма от меня к Радеку и от Радека ко мне. Ромм встречался лично не только с Львом Седовым, моим сыном, но и со мной. Кто же такой этот свидетель? Что он делал и видел? Каковы мотивы его участия в заговоре? Прислушаемся к нему внимательнее.

Ромм, конечно, "троцкист": без "троцкистов" по назначению ГПУ не было бы и "троцкистского" заговора. Мы хотели бы, однако, знать, когда именно Ромм примкнул к "троцкистам", если он вообще когда-либо примыкал к ним. Однако уже на этот первый и, казалось бы, немаловажный вопрос мы слышим крайне подозрительный ответ.

Вышинский: Что вас связывало с Радеком в прошлом?

Ромм: Сначала я был знаком с ним по литературным делам, затем в 1926--27 гг. меня с ним связывала совместная троцкистская антипартийная работа.

И это весь ответ на наводящий вопрос Вышинского! Обращает на себя внимание прежде всего способ выражения: сви

детель говорит не о своей оппозиционной работе; он ни словом не характеризует ее содержания; нет, он сразу дает ей уголовную квалификацию: "троцкистская антипартийная работа" -- и только. Ромм попросту преподносит суду в готовом виде ту формулу, которая нужна для судебного отчета Так поступает на процессах Сталина -- Вышинского всякий дисциплинированный обвиняемый и свидетель (недисциплинированные расстреливаются до суда). В благодарность за услугу прокурор совершенно не утруждает свидетеля вопросами о том, при каких обстоятельствах тот примкнул к оппозиции и в чем выражалась его "антипартийная работа". Основное правило Вышинского: не ставить свидетелей и подсудимых в затруднительное положение. Но и без помощи прокурора нетрудно понять, что уже в этом первом заявлении Ромм говорит неправду.

1926--1927 гг. были периодом наиболее широкого размаха оппозиционной деятельности: выработана и отпечатана была обширная платформа оппозиции188, в партии шла горячая дискуссия, проходили многолюдные оппозиционные собрания, на которых лишь в Москве и Ленинграде перебывали десятки тысяч рабочих, наконец, в ноябрьской манифестации [1927 года] оппозиция участвовала со своими собственными плакатами. Если б Ромм действительно принадлежал в тот период к оппозиции, он должен был бы быть связан с многими лицами. Но нет, он осторожно называет только Радека. Правда, г. Трояновский заверял всех в Нью-Йорке, что Ромм действительно был "троцкистом". Но стенографический отчет о процессе окончательно опроверг лжесвидетельство дипломата. Радек говорит о Ромме: "Я знаю Ромма с 1925 года... Он не был деятелем в общем смысле... но он примыкал к нам по китайскому вопросу". Это значит, другими словами, что Ромм расходился с оппозицией по всем остальным вопросам. И вот этот человек, который даже по показанию Радека лишь эпизодически сходился с ним в "китайском вопросе" (1927 г.), извлечен на свет в качестве... террориста!

Почему именно на Ромма пал жребий выдавать себя за агента связи? Потому что в качестве заграничного корреспондента он бывал в Женеве, в Париже, в Соединенных Штатах и, следовательно, имел техническую возможность выполнять то поручение, которое задним числом возложено на него ГПУ. А так как после десятикратных чисток, которым подвергались с конца 1927 года все заграничные представительства и учреждения СССР, сыскать за границей "троцкиста", хотя бы и капитулянта, нельзя было даже с фонарем, то Ежову пришлось назначить в "троцкисты" Ромма, а Вышинскому пришлось молча удовлетвориться его ответом об "антипартийной" связи с Радеком в 1926--1927 гг.

Что же делал, однако, Ромм после 1927 года? Порвал он с оппозицией или сохранял ей верность? Каялся он или ему не в чем было каяться? Об этом ни слова. Прокурор интересуется не политической психологией, а географией.

Вышинский: Вы были в Женеве?

Ромм: Да, я был корреспондентом ТАСС в Женеве и в Париже. В Женеве с 1930 года по 1934 год.

Читал ли Ромм за годы своего пребывания за границей "Бюллетень оппозиции"? Делал ли взносы в его кассу? Пытался ли хоть раз связаться со мной лично? Обо всем этом ни слова. Между тем написать мне письмо из Женевы или Парижа не представляло большого труда. Для этого нужно было только интересоваться оппозицией и, в частности, моей деятельностью. О таком своем интересе Ромм совершенно не упоминает, и, разумеется, прокурор его об этом не спрашивает. Выходит, что свою "антипартийную работу", известную только одному Радеку, Ромм закончил в 1927 году, если допустить на минуту, что вообще когда-либо начинал ее.