Коллектив авторов - История Украины

Рецидив военного коммунизма вызвал борьбу в Политбюро и ЦК между Сталиным и его сторонниками с одной стороны, и Н. Бухариным, А. Рыковым, М. Томским и их сторонниками – с другой.

«Чрезвычайные меры», по существу заимствованные из платформы левой оппозиции, дали хлеб в 1928 г., но отбили у крестьян желание производить его «излишки». Производство хлеба упало. На Украине и Северном Кавказе случившаяся следующим летом засуха и нежелание крестьян работать привели к резкому падению сбора зерна и сокращению посевов. Заготовительная кампания приводила к массовым волнениям крестьян.

В сентябре из-за неурожая на Украине и Северном Кавказе вновь обнаружилась нехватка хлеба, и чрезвычайные методы хлебозаготовок в отдельных регионах возобновились. Теперь вместо «запретной» ст. 107 применялась ст. 131 УК – нарушение обязательств перед государством. По этой статье арестовывались с конфискацией имущества крестьяне, обязавшиеся сдать хлеб (например, под кредит), но не сумевшие выполнить обязательство. Затем в дело пошла и ст. 107.

Эта ситуация обострила конфликт в руководстве ВКП (б), который развивался подспудно. Агитационная машина начала критику «правого уклона» в партии. По именам «правых уклонистов» никто не называл, и даже руководитель партийной пропагандистской машины Бухарин усердствовал в критике этого «уклона», чтобы никто не заподозрил его в «правизне». Объединенный пленум ЦК и ЦКК 6–11 апреля 1928 г. принял компромиссные резолюции, которые с одной стороны констатировали, «что указанные мероприятия партии, в известной своей части носившие чрезвычайный характер, обеспечили крупнейшие успехи в деле усиления хлебозаготовок», а с другой стороны, осудили сопровождавшие столь «успешную» чрезвычайную кампанию «извращения и перегибы, допущенные местами со стороны советских и партийных органов», которые «фактически являются сползанием на рельсы продразверстки». ЦК обещал, что чрезвычайные меры не повторятся.

Однако все острее вставала проблема индустриальной модернизации. Оборудование, доставшееся в наследство СССР от дореволюционных времен, было лишь подновлено в годы НЭПа, и не могло самостоятельно обеспечить дальнейшее развитие народного хозяйства. Промышленность Российской империи была сформирована под задачи периферийной экономики. Дальнейшее индустриальное развитие требовало строительства новой промышленной базы. Сделать это без перехода советской экономики под контроль иностранного капитала, можно было, только опираясь на ресурсы аграрного хозяйства, преобладающего в стране.

На ограниченности возможностей советского хозяйства указывали специалисты Госплана и других хозяйственных ведомств. На их аргументацию опирались и сторонники «правого уклона», в том числе Бухарин, критиковавший контрольные цифры плана 1928 г. как необоснованные. Аргументы «спецов» с доверием воспринимались Рыковым, который привык опираться на их знания при решении сложных экономических вопросов. Председатель ВСНХ В. Куйбышев, близкий Сталину, относился к предложениям «спецов» скептически. Что касается самого Сталина, то, как говорил М. Владимиров, «по мнению товарища Сталина, все наши специалисты, и военные, и штатские, воняют как хорьки, и чтоб их вонь не заражала и не отравляла партию, нужно их всегда держать на приличном от себя расстоянии». Сквозь сталинскую грубость проступает реальное опасение: воздействие «спецов» заразительно, изо дня в день они могут «заразить» большевика своими взглядами.

В 1928 г. по «спецам» был нанесен сильный удар. ОГПУ объявило о раскрытии в г. Шахты Донбасса заговора специалистов-вредителей. На публичном процессе в мае-июле 1928 г. многие обвиняемые сознались во «вредительстве». Притом, что это зловещее слово ассоциировалось с организацией катастроф, хотя следствию не удалось найти жертв. Процесс был далеко не первым в своем роде, но получил широкое освещение.

Следствие опиралось на конфликт между инженерами и рабочими. В обвинительном заключении говорилось: «Нет почти ни одной области в производстве, где бы рабочие не указывали следствию на конкретные случаи вредительства и на определенных виновников его. Уличенные этими показаниями, обвиняемые были вынуждены признать свою вредительскую работу». Обвиняемые признавались в том, что получали деньги от бывших хозяев за информацию о положении дел на предприятиях, а также в сотрудничестве с белыми во время гражданской войны, в том, что после прихода красных поддерживали связи с бывшими хозяевами и в их интересах стремились сдерживать расходование запасов полезных ископаемых и даже затапливали шахты с целью их консервации. Кто-то не доглядел за рабочими – разворовали имущество. Кто-то не там прорыл шурф. У кого-то сломалась лебедка. Ничего невероятного для советских людей в этих показаниях не было. Шахтинское дело выделялось масштабом. ОГПУ объединило, амальгамировало разных людей с похожими «грехами» в единую «организацию». Суду были преданы 53 человека. 23 подсудимых не признали себя виновными, другие поддакивали прокурору Н. Крыленко с разной степенью активности.

Судья А. Вышинский, бывший меньшевик, демонстрировал «объективность». Впоследствии он даже гордился, что в одном из зарубежных комментариев вынесенный Вышинским приговор назвали «поражением Крыленко». В зависимости от готовности сотрудничать с обвинением и наличия хоть каких-то свидетельств «вредительства» наказание оказалось очень различным. Четырех обвиняемых даже оправдали, так как предъявленные им обвинения были основаны на вопиющей некомпетентности свидетельствовавших рабочих. Но 11 подсудимых были приговорены к расстрелу. Причем, 6 из них, активно сотрудничавшим со следствием, была сохранена жизнь. Так отрабатывались методы процессов 30-х гг.: уличить обвиняемого в чем-либо наказуемом, а затем, в обмен на жизнь, добиться от него признательных показаний, значительно усугубляющих вину в глазах общества. Затем с помощью нескольких сотрудничавших со следствием обвиняемых доказать остальным, что они, совершая незначительные политические преступления, на самом деле участвовали в разветвленной вредительской организации. Чтобы спасти себя в этих условиях, нужно каяться. Таким образом удавалось превратить противника в союзника, скомпрометировать не только того, кто признавался во «вредительстве», но и «идейное руководство» – людей, способных предложить альтернативную стратегию развития страны. Компрометация и изоляция этих людей стала важнейшей задачей сталинской группы.

Шахтинское дело не вызвало возражений ни у кого из большевистских лидеров. То, что старые специалисты недолюбливали советскую власть и ждали реставрации – не было секретом. При этом граница между ошибками в работе, разгильдяйством и вредительством была размытой. Побывавший в Донбассе Томский отвечал Ворошилову, спросившему, нет ли в этом деле перегибов со сторону ОГПУ: «картина ясная. Главные персонажи в сознании. Мое мнение таково, что не мешало бы еще полдюжины коммунистов посадить». Но это еще не входило в планы Сталина. Зато Шахтинское дело ослабило интеллектуальную поддержку «правых».