Виктор Бердинских - Тайны русской души. Дневник гимназистки

Верно. Так это и чувствуется. Только надо попристальнее вглядеться в картины и забыть на минуту всё, что окружает тебя. Всю вакханалию овладевания властью и «пятую свободу» 292– свободу действий. И тогда вся поэзия весны и красоты духовной захватит тебе душу, обаяние видений прошлого завладеет ею, и так ясно станет в душе, точно вечернее небо раскроет свои окошечки-звезды – такие ясные и светлые…

Что же делать? Я, должно быть, окончательно неспособна проникнуть в тайны и смысл политики. От нее болит у меня голова, и щемит сердце, и горечь бессилья закрадывается в душу. Что же делать, если от газет меня тянет к хотя бы беглым очеркам о Нестерове и его творчестве?..

Я не могу одолеть газет. Но я постараюсь еще…

Да – вот так должно быть Второе пришествие Христа. Сгустятся тучи, и сначала – заблистают зигзаги и стрелы молний. Раскаты грома будут слышаться – то приближаясь, то удаляясь. Потом – всё чаще и чаще на востоке будет открываться небо, полгоризонта охватывая огнем и пропуская во тьму земную сильный голубой и сиренево-белый свет. А запад будет ответно вспыхивать яркими зарницами. Наконец, стихийно-красиво и властно прорвет тьму тяжело-серых туч этот свет надзвездного, неизведанного пространства – и зальет всю землю. С последним ударом грома сольются трубные звуки…

Что же это я? Совсем уж не по сезону фантазии!..

Сегодня именинное настроение должно быть: ведь у нас – гости, да и я была у Юлии Аполлоновны ( Хорошавиной ). Тетя встретилась там с Екатериной Ивановной Сидневой. Вот попала!..

А впрочем, об этом – после. Устала я сегодня очень. Хоть ровно ничего не делала…

Сегодня – теплый, чудный день. Первый этой весной. И теперь вот так хорошо!.. А «Потанюшка» после шести ( часов вечера ) не велел гулять…

Я так любила вечера весной! И осенние ясные – тоже. Вообще: что любишь, как-то очень часто того нельзя – в силу каких бы то ни было обстоятельств!..

А это – березовый ( листок ). Свежий, душистый, яркий ( рисунок автора ).

Вот – величина листика сирени сегодня. Но это – еще не самый большой ( рисунок автора ).

Как снова затягивает небо! Неужели и сегодня будет гроза? Что-то похоже…

Как тоскливо и скучно!..

Несколько дней назад меня захватили тревожно-беспокойные минуты: где же цель? Где же смысл жизни? Такая пустота и бессодержательность в душе, что ужас охватил. И таким ненужным показалось многое (чтобы не сказать больше), что мы делаем…

А вчера ( 22 мая ) вечером (в постели уж, конечно) я проливала слезы о том, что ведь – в сущности-то разобрать – я действительно никуда не годна, ни на что не способна и совершенно бесполезна. Таких людей не нужно жизни. Для таких-то и стоят по лицу земли многоглавые монастыри. Но ведь я и в монастырь не пойду – не хватит силы порвать с этим не принимающим меня миром все слабые связи… Не хватит…

Вот теперь, эту зиму, я уж не буду учиться…

Вчера – вот когда! – я оплакала, так сказать, свою долю бесталанную… Вот – заговорила какими фразами! Но вчера мне до жути ясно стало, что и ученье это мне ни к чему. Я не войду в эту жизнь, я не проникнусь наукой. Другие работают, занимаются, с головой погружаются в книги. А я – бегаю каждый день к Юдиным, ничего не делаю – и реву над этим. Как будто не от меня зависит – взяться за дело…

И я ведь не кончу ( обучение ). Буду вечно отлынивать от рефератов и задним числом горевать, что вовремя не занималась… Да – уж это так. Досадно, а признаться надо. Надо же когда-нибудь прямо посмотреть на себя…

И теперь я не знаю, что буду делать зимой, как до сих пор не знаю – поедем ли мы в Сарапул или нет? А уехать бы надо. Надо бы начать новую жизнь – полезную, дельную… Только здесь я этого не могу. Здесь, кроме Маруси ( Бровкиной ) и Лиды ( Лазаренко ), никто не относится ко мне доверчиво – из «девья»: для всех еще я – «племянница классной дамы». О, до сих пор еще! И это чувствуется. Даже на курсах наши так на меня смотрели. И я ничего не могу здесь – в Вятке. Не чувствую себя свободной. По рукам и ногам связана прежними взглядами на меня других. Да и сама я не чувствую себя здесь сама собой, а только – или «племянницей Анны Васильевны», или – «дочерью А – ова». Сама по себе я не представляю никакой ценности… А Лиды здесь нет, а Маруся вечно занята. И хочется мне уехать отсюда и представлять – хотя бы в собственных глазах – какую-нибудь величину…

Вечер.

Так вот – новость: хозяйка ( владелица дома ) отказывает нам с квартиры. Я узнала это после прогулки. Теперь стало понятно ее бесцеремонное уничтожение Катиной клубники, исковеркание сáженных нами тополей… Она хотела вызвать с нашей стороны протест – и тогда она имела бы очень удобный повод отказать. А теперь – пришлось придумывать «племянницу» и много чего другого… Этого надо было ожидать, но, конечно, все-таки переживать всё, что предшествовало отказу, было очень неприятно. Наши очень огорчены. В самом деле, в настоящее время – это доставляет мало удовольствий…

Но я эгоистично не огорчилась. Правда, поездка ( в Сарапул ) или откладывается – на неопределенное время, – или совершенно отменяется, но ведь моя тайная цель этого путешествия – извлечение мамаши из сферы тети-Юлиных вспышек и несправедливостей – не могла осуществиться, так как мама уговорила папу поехать со мной тетю Аничку. Еще одна малополезная жертва, так как у меня бы постоянно сердце не на месте было…

А теперь… Может быть, не найдется такой большой квартиры, и нам с папой и мамой придется поселиться отдельно. Может быть, это даст ей ( матери ) нравственное удовлетворение, вознаградит за четвертьвековую несамостоятельность… Только жаль, что это случится здесь – в Вятке, ведь Вшивцев – этот «злой дух» отца – всё равно будет стоять над душой. Ах, если бы не он! Может быть, как хорошо тогда было бы!.. Вот почему мне и хотелось, чтобы он (то есть папа) перевелся куда-нибудь… 24 ( мая ) Ничего не произошло особенного, если не считать того, что много ходила, сидела в палисаднике, а потом валялась на кровати – с книгой «Нивы» за старый год. Но это же – самые обыкновенные вещи…

Впрочем, письмо Соне ( Юдиной ) еще написала. Это теперь, пожалуй, не совсем обыкновенно…

Вот и день прошел…

Не могу я больше так жить! Не хватает мне какого бы то ни было дела. Ведь я сижу и читаю Чернышевского, наполовину думая о другом, фантазируя и мечтая не в меру. Поэтому чтение подвигается так медленно, как раньше и не бывало никогда, и пользы от него никакой. Мне мерещатся в это время самые невероятные сцены и объяснения, в которых и я выступаю действующим лицом и обязательно – героем…