Виктор Бердинских - Тайны русской души. Дневник гимназистки

Но сообща мы все-таки решили, что послать без ответа – рискованно, так как это может вызвать небезвредный и нежелательный «град» писем с его стороны. Письмо у Лиды уж было написано. Так спокойно: с кучей советов «не утруждать голову ни писанием стихов, ни писанием писем», «работать физически на чистом воздухе» и с милостивейшим разрешением написать ей только после окончания его отпуска – и не больше… Словом – хорошо написано! Я одобрила. Иначе трудно и придумать было…

Лида решила, что он, вероятно, был в госпитале для душевнобольных. Я согласна с ней, потому что не может быть, чтобы здоровый человек после первого же свиданья стал писать такие вещи, да еще совершенно не зная, как относится к нему эта «фея» и не отдано ли ее сердце какому-нибудь «эльфу» или смертному?.. А уж если даже напишет, то именно справится об этом – и не в таком же уж полугорячечном бреду!..

Не дай Бог никому в таком положении очутиться, как Лидочка!..

Ох, ну и чудеса!..

Почему это у каждого человека есть цель жизни, его жизни, а у меня ее нет? Почему – по-видимому – каждый знает, для чего он живет, а я не знаю? Ну, кто же скажет, для чего изо дня в день я читаю, играю, лежу, пишу, иногда рисую? Может ли кто-нибудь сказать мне, таково ли должно быть содержание моего дня?.. Если б спросить!.. Но – кого?..

Что же делать? Я чувствую, что содержанье моих дней не таково, какое оно должно быть. Но откуда же ( его ) взять-то? Думаешь – себе бесполезно. Только где-то в груди так остренько-больно!.. Уж я и поревела сегодня – неслышно, но это так тяжело!..

В тишине сырых сумерек, сотканных золотом дрожащих лучей от лампадки…

Много мыслей было, чтобы записать. Теперь, пожалуй, и не соберешь всех…

Во вторник ( 21 ноября ) были мы – Зина ( сестра ), Зоя Лубягина, я – на Сонатном концерте. Бетховен и Григ. Никогда еще не уходила с концерта с такой успокоившейся – точно смутно поющей – душой. Для характеристики этого вечера у меня нет обычных «страшных» слов. Просто не хотелось уходить оттуда, было так тихо-радостно, так хорошо чувствовалось, такая душа была теплая, и даже хотелось «весь мир обнять»…

Зоя ( Лубягина ) была счастлива. И я – тоже. Зине ( сестре ) понравилось – как будто…

И понялось (если так выражаются люди) мне, что не может быть вопроса о смысле жизни, если есть Бетховен – и плеяда других великих, если можно соприкасаться с бессмертием – через искусство, если есть искусство. Кажется, это не так понятно, но слова бессильны выразить… Ушли сомнения, по крайней мере – часть их. Теперь остается только вопрос о цели… «Душа должна достичь ангельского совершенства. Это достигается рядом последовательных существований», – говорит Лида ( Лазаренко ).

Ну – да, конечно. Я же знаю это давно, но временами – с давних пор, чуть ли не со второго класса ( гимназии ) – эта цель (такая удаленная, такая долговременная) затемняется, и находит на меня «забастовочное» – как я теперь называю – настроение. Возмущается душа против этого, и я чувствую, что всё во мне протестует – и я не хочу делаться лучше, что я хочу проявить весь свой эгоизм, свое «я хочу», что я не хочу, чтобы мое «я хочу» было хорошим и направлялось к благу…

Да, и вот это затемнение цели порой охватывает меня мраком и ужасом. И должно быть, это будет продолжаться и впоследствии: на одном решении мне не остановиться, и… о, мое душевное равновесие! Как ты постоянно снаружи – и как неустойчиво внутри!..

Язык – это отражение духовной жизни народа, говорится на обложке ( учебника ) русского синтаксиса. Ну – да. И изучение иностранных языков очень важно. Против этого я ничего не говорю. Но что дает оно душе? Непосредственно? Чтобы узнать душу чужого народа, мало изучить одну грамматику. Его бытовую историю, историю литературы и литературу нужно изучить. И тогда, если ум умеет сопоставлять, различать, делать выводы, – тогда только душа чужого народа – через посредство ума – сделается (насколько возможно) понятной нашей душе, откроется ей.

Не то – искусство. Там душа познается непосредственно душой. И так как искусство – это проявление души в ее высших движениях, в ее глубочайших созерцаниях, в ее сокровенных переживаниях, то соприкосновение с ним – это глоток свежей родниковой воды в душной пыли повседневности. Это – взлет собственной души на высоты духа. Конечно, эти высоты – свои для каждой воспринимающей души. Но нужды нет – соприкасаясь с искусством, то есть всходя на свои крайние высоты – каждая душа делается лучше, чище, выше… Я не умею объяснить, как это я чувствую…

Но мне кажется (вот Зоя ( Лубягина ) говорит, что ее Шуберт так моложав, а сама намекает, что ей «лет, лет!..»), так вот: эту моложавость, эту молодость души только и можно объяснить тем, что музыканты имеют гораздо чаще возможность очищаться от налета будничной пыли – этой свежей водой чистейших родников, этим горным воздухом, который дышит ароматом цветущих лугов, а не пылью проезжих дорог…

И как же я жалею, что давно-давно не училась музыке, что я не могу по желанию чувствовать в своей душе красоту и высоты!.. Зачем так поздно начинаешь понимать?!.

Ненадолго хватило мне этих минут просветления. Только – до воскресенья ( 26 ноября ), только – до вечера. И Зоя ( Лубягина ) помогла мне так легко разрушить «карточный домик», чуть-чуть сооруженный, – домик моего равновесия.

Это не потому, чтобы она ( Зоя ) не принесла скрипку – хотя именно этого-то я и ждала. Нет! Что-то в ней самой и ее словах помогло какому-то странному чувству во мне самой – незаметным толчком уронить мой «карточный домик». Ну а раз он сломан… Какое мученье!..

Мои милые сумерки стали снова слезами и болью. Те четыре-пять дней были как светлое утро, а теперь – снова точно ночь. И снова кажется, что незачем жить, что невозможна сколько-нибудь сносная жизнь, если не убить совершенно претензий на понимание искусства, потому что чувства понимающего нет, потому что это – покушение с негодными средствами.

Надо принизить себя, свои желания, потому что они летят выше, чем следует, потому что они не тянут к достижению, а только яснее и больнее дают почувствовать разницу между ними самими и лежащими в душе возможностями. Они зовут выше, чем я могу достать, они стремятся выше моего роста.

Надо и знакомства подбирать себе по росту. А то несколько из моих ( знакомых ), безусловно, выше моего ( уровня ). Других, но немногих – я выше. Но это – даже и не мои знакомства. По росту же – мне нет никого. Или, может быть, у меня – плохой глазомер?..