Виктор Бердинских - Тайны русской души. Дневник гимназистки

Это – немножко повеселее. Теперь только – высшая справедливость требует возможности для меня работать. По этому поводу приняты «великие решения». Только – как-то их осуществить?..

Вчера ( 6 января ) была и Зоя ( Лубягина ). Днем. Мне ее давно уж не хватает. Как-то она умеет – вероятно, сама того не подозревая – заставить меня думать о чем-нибудь! Что на меня так действует? Может быть – ее откровенность? Не могу определить, не знаю. Только – чувствую. И кажется – все результаты дум в большинстве случаев отдаю Лиде ( Лазаренко ) и Соне ( Юдиной )…

А ведь хорошо, что почта работает! Может быть, из Питера-то уж письмо есть?..

Вчера ( 8 января ) было столько колебаний, сомнений и никем не понятых слез – по поводу попытки осуществления принятых решений. «Главные персонажи» ( домашние ) – против железнодорожного места ( работы на телеграфе ):

– Ночные дежурства? А доктор?.. Но на случай – подай ( прошение )! Отказаться всегда можно…

Господи, как они не понимают, что нужно меру не моего мужества, чтобы отказаться от осуществления самых смелых надежд и мечтаний, стремлений и дум, когда оттуда придет, может быть, благоприятный ответ, а доктор скажет: «Нет. Ночные дежурства?!. Нет, не позволю…»?

Я вперед «оплакала мелькнувшую надежду». А все-таки – никто не понял. И уж я хотела малодушно отказаться раньше, чтобы потом не испытывать напрасных чувств обманувших надежд. Только тетя поддержала…

Прошение подано. И сегодня же, сегодня надо будет отказаться от всего?.. Не лучше ли было ( бы ) зараз?..

Ах, когда же мне удастся восстановить справедливость?!.

Он ( доктор ) сказал:

– Давайте, служите! Я не знаю, лучше ли будет, если вы станете скучать? Подействует на нервную систему…

От него пошла к Лубягиным: не могла усидеть дома. А погода была!.. Ужас! Мело и колким снегом сыпало…

Просидела три часа – вместо пяти минут. Домой пошла с Милицей ( Лубягиной ), затащила ее к себе…

Ну и «заломало» ж меня, говоря дядиными словами!

– Эх, – думаю, – пропало «мое всё»!..

Температура – 39,1º…

На другой день, однако, встала, никому ничего не сказала. Еле ходила – до обеда, а все-таки и к Обедне пошла. А вечером уже – 36,9º. Обошлось!..

Он ( доктор ) говорит:

– Случайно…

Я думаю: всё разговоры и прочее виновато!..

Событий – целая куча. И вне, и внутри. И первые вот в чем: кончила ученье на ( пишущей ) машинке, целую неделю ждала ответа из Перми (об этом прошении на железной дороге выше упомянуто) – и ничего!.. Стала приходить в отчаянье и собираться в аптекарские ученики. И вдруг: в субботу ( 2 марта ) – я была в бане – приходит Лена Малинина и говорит:

– Была какая-то ( дама ), тебя спрашивала… чтобы ты к ней пришла… завтра – на вокзал…

Я от радости ничего не почувствовала. Только ночь почти не спала, как это обычно бывает в таких случаях: около восьми ( часов вечера ) глаза совсем не смотрят, а ляжешь – и почти всю ночь проглядишь в темноту…

Пришла из бани – Зина ( сестра ) приходит от Александры Ивановны:

– Тебе Александра Ивановна велела передать – не хочешь ли к ней в помощницы, ( за ) 50 рублей?..

Вот: «не было ни гроша, да вдруг – алтын»!.. И вот вчера ( 3 марта ) я ходила ( на телеграф ) – знакомиться с машиной и работой, а сегодня – и на дежурство с семи ( часов ) утра (по-петроградски) до часу дня. Завтра ( 5 марта ) – уже с часу ( дня ) до семи вечера, а затем – ночное дежурство (с семи и до семи)…

Как пойдет дальше, разумеется, сказать нельзя, но сегодня у меня до такой степени устала грудь от этого восьмичасового сиденья! И там у меня голосу совсем не было – от дыма и пыли.

Словом, первое впечатление – совсем невыгодное…

Мне казалось – в продолжение нескольких часов после – что вся эта пыль влезла в меня. Отмывалась я форменно…

Так вот – это внутри. И сюда же отнесем визит к Антонине Феодоровне – нашей miss. Она – преинтересная…

Лидочка ( Лазаренко ) изволила вывести меня из состояния если не абсолютного покоя, то по меньшей мере – из довольно устойчивого душевного равновесия. Понадобилось для этого очень мало. Как всегда. Она сказала только, что «при желании в Мишиной ( Юдина ) приписке можно увидеть кое-что» сверх написанного, что «за словами чувствуется какой-то аромат, но такой тонкий, что в определении можно ошибиться…». И вот это выбило меня из колеи. Потому что я не хочу, чтобы за словами было что-нибудь большее их…

Через неделю тетя сказала:

– Нинка, ты похудела! Почему-то ты в такой перемене…

А на другой день – Лида, прощаясь, тихонько заметила:

– И похудела чего-то… – и забеспокоилась, когда я сказала ей, что она виновата в этом… И вот уж неделю я «мучу» ее, не объясняя, потому что – рассказать… когда стараешься сам забыть всё, всё…

Но наконец, мне хочется уж рассказать, то есть – иными словами – вытащить эту историю на Божий свет, рассмотреть со всех сторон и бросить – как пережиток. Может быть, тогда мне будет легче…

Но – как рассказать? Ведь называть имя – это очень некрасиво, а без этого – нельзя. И вот «завтра» – созданное для меня, как для всех нерешительных людей, – заставляет меня ощущать необыкновенную тяжесть…

Если бы я была немножко поромантичнее в суждениях о себе, пожалуй, можно было бы сказать, что и вся моя «история верхушек» – «романтическая», а вовсе не от простуды. Но для этого надо признать в себе наличность тонкой организации, а я – не такого высокого мнения о своей «бегемотистой» натуре…

Вот сколько событий! Для полутора недель – этого достаточно. Но все свои «тяжести на душке» – как говорит Лена ( Юдина ) – я не променяю ни на что. Пусть и стыд лежит там тяжелым камнем: без него до такой степени ярко я не чувствовала бы жизни – с ее тревогой и радостью, мукой и наслаждением самыми крохотными проблесками стыда…

Итак, несмотря ни на что, я живу! Живу – хотя ( и ) худею…

Ну, что же за беда?! И живу, и тоскую, и радуюсь – самой своей тоске и тревоге…

Фу, опять из колеи меня Лида ( Лазаренко ) моя – любимая! – выбила…

То воспоминание перегорело и начало туманиться снова. А сегодня – вот недавно, утром – она заходила и сказала:

– Я не вижу тебя, когда ты мне нужна. А вчера ( 4 марта ) и третьего дня ( 3 марта ) ты мне нужна была…

Так мало-мало слов – и я уже не могу ничем заняться! Всё, потускневшее на два-три дня, опять всплыло на поверхность. Опять мýка – такая яркая своей тусклотой. Она ( Лида ) напомнила мне снова те дни, когда она-то мне была нужна до боли, то есть – всё, что было тогда. И вот – ничто не может отвлечь уже от тех дней, связанных с настоящими Мишиными ( Юдина ) строчками…