Марк Блок - Феодальное общество

В обществе, где человек так мало принадлежал себе, брак, как мы уже знаем, представлял собой прежде всего возможность получения разнообразных выгод, а не изъявление личных чувств. Решение о браке принадлежало отцу. «Он хочет еще при своей жизни видеть женатым своего сына и покупает ему жену из благородных» — повествует без лишних околичностей старинное «Житие святого Алексия». Кроме отца, и чаще всего потому что его уже не было в живых, вопросом женитьбы занималась родня. И наравне с родней, если сирота был сыном вассала, его господин. А если шла речь о сыне сеньора, то его вассалы. В последнем случае, по правде говоря, участие оставалось на уровне принятого обычая: в любом ответственном случае барон был обязан посоветоваться со своими вассалами, и в случае брака своих детей тоже. По отношению к вассалу права сеньора были гораздо более определенными. Традиция этих прав тянулась к корням, из которых потом и возникли вассальные отношения. «Если личный воин (buccellarius) оставил только дочь, — гласит вестготский закон V века, — мы желаем, чтобы она оставалась под властью патрона, который найдет ей мужа, равного по положению. Если же она выберет себе супруга сама против воли патрона, то должна вернуть ему все имущество, которое ее отец получил от него» {173} 173 Codex Euricianus, с 310. . [41] Вассал, о котором упоминает синод Компьени в 757 году, из-за того, что два его следующих друг за другом господина женили его, был, по существу, рабом и нас в данном случае не интересует. Наследственное право — а оно уже присутствует в этом законе в зачаточной форме — было для сеньора дополнительным и, может быть, самым существенным основанием, чтобы самому устраивать брак в том случае, если наследство попадало в женские руки: в качестве мужа он выбирал своего человека, пусть даже незнакомого родне невесты. Власть сеньора в отношении браков своих вассалов осуществлялась в полной мере только во Франции и Лотарингии, родине феодальных порядков, и в странах, куда был ввезен феодализм. Нет сомнения, что не только семьи рыцарей претерпевали подобное вмешательство; другие сословия тоже находились в определенной сеньориальной зависимости, и бывало так, что короли чувствовали себя вправе распорядиться судьбой девушки, поскольку она являлась их подданной. Но по отношению к вассалам — иной раз к рабам, также находившимся в личной зависимости, — почти повсеместно считалось законным то, что по отношению к людям других сословий было бы сочтено насильственным злоупотреблением. «Мы не будем выдавать замуж девиц и вдов вопреки их воле, — обещает Филипп Август жителям Фалеза и Кана, — по крайней мере, тех, кому мы не давали целиком или частично военного феода» (в данном случае упоминается особый феод, получив который рыцарь должен был непременно иметь кольчугу). Добрый обычай требовал, чтобы сеньор согласовывал свои намерения с родственниками невесты; в Орлеане в XIII веке была сделана попытка наладить эти взаимоотношения с помощью закона, а в Англии король Генрих I издал по этому поводу любопытную хартию {174} 174 Ordonnances, т. XII, стр. 295. — Et. de Saint Louis, I, гл. 67. — Stenton, The first century of English feudalism (1066–1166), стр. 33–34. . Но если сеньор был могущественным, то он решал все единолично. В Англии при Плантагенетах это своеобразное опекунство выродилось окончательно, став возможностью экстравагантных торговых сделок. Бароны, в первую очередь, короли выдавали или продавали осиротевших женихов и невест тем, кто предлагал за них большую мзду. Или пугали вдову нежелательным браком и вынуждали ее откупаться от него за большие деньги. Как мы видим, несмотря на ослабление вассальных связей, вассалитет не избежал той опасности, которая сопутствует любой системе, основанной на личной зависимости, — опасности превратиться в механизм эксплуатации сильным слабого.

Вассальный договор связывал двух человек заведомо неравного положения. Весьма красноречиво свидетельствует об этом старинный нормандский закон: если сеньор убил своего вассала или вассал убил своего сеньора, оба они караются смертью, но позорная казнь через повешение грозит одному вассалу {175} 175 Très ancien Coutumier, XXXV 5. . Несмотря на это неравенство и, сколь бы ни были неравны их обязательства по отношению друг к другу, вассал и сеньор составляли неразрывное единство; повиновение вассала зависело от обязательности сеньора. Еще в XI веке Фульберт Шартрский выделил и подчеркнул взаимообязательность отношении слуги и господина, и именно это стало характерной чертой всего европейского вассалитета. Взаимность обязательств отличала вассалитет от античного рабства и от других форм свободно принятой зависимости, существующих в других культурах и цивилизациях, например, в Японии, или других, более близких к нам странах, граничащих с подлинно феодальной зоной. Сами обряды и ритуалы выявляют это различие: «битью челом» у русских, целованию руки господина у кастильских воинов противостоит оммаж — вложение рук в руки и поцелуй в губы, — который таким образом превращает сеньора, господина в подлинного соучастника заключаемого соглашения. Бомануар пишет: «Слуга обязан быть верным и послушным своему господину в той мере, в какой господин верен своему слуге».

Торжественный акт, создававший этот союз, обладал такой силой в глазах современников, что даже при самых обидных злоупотреблениях требовалось прибегнуть к некоему обратному ритуалу для того, чтобы разорвать его. По крайней мере, так было в древних королевствах франков. В Лотарингии и северной Франции обряд разрыва оммажа был отголоском, а может быть, воскрешением тех давних ритуалов, к которым прибегали салические франки, когда разрывали родственные связи. Сеньор, а гораздо чаще вассал, произнося вслух желание «отбросить» от себя партнера-предателя, с силой бросал на землю соломинку — иногда сломав ее — или оторвав полу своего плаща. Для того чтобы этот обряд обладал тон же действенной силой, что и первый, и был способен разорвать созданную связь, нужно было, чтобы при нем присутствовали два свидетеля. Разорвавшему связь могла грозить опасность. После того как обычай превратился в правило, «бросание соломинки» постепенно позабыли и вместо этого посылали просто «отказ» в письменной форме или с помощью герольда. Наименее совестливые, но не наименее малочисленные сразу переходили к враждебным действиям, не посылая никаких «отказов».

Однако не нужно забывать и того, что в преобладающем числе случаев, кроме личной зависимости, существовала и еще одна весомая связь. Если вассальная связь будет разорвана, то какой будет судьба феода? Если связь расторгалась по вине вассала, то вопросов не возникало: феод возвращался к оскорбленному владельцу, и это называлось «commise». Лишение наследства герцога Генриха Льва Фридр1гхом Барбароссой, лишение Иоанна Безземельного его наследия Филиппом Августом — наиболее яркие примеры этого. Когда же ответственность за разрыв падала на сеньора, то проблема была куда более деликатной. С одной стороны, феод, данный как вознаграждение за службу, не мог оставаться у прекратившего служить, но с другой стороны, как обидеть невинного? Иерархическая лестница верных позволяла выйти из затруднения: права недостойного сеньора переходили к его непосредственному сеньору — разорвавшуюся цепочку прицепляли к верхнему звену, и пустота ликвидировалась. Но если феод был получен непосредственно от короля, то есть самого высшего звена, то проблема становилась неразрешимой. Впрочем, надолго разорвать вассальную связь с королем не представлялось возможным. Совсем иное решение возникло в Италии. Став жертвой предательства сеньора, вассал получал феод в качестве аллода, что еще раз подтверждало тот факт, что собственно феодальные отношения не проникли глубоко в это общество. Законодательство Каролингов определило те злоупотребления, которые позволяли вассалу вполне оправданно покинуть своего господина. Память об этом законодательстве не исчезла. В поэме «Рауль де Камбре» «воспитанник» Бернье, несмотря на множество причин для ненависти, остается с Раулем и отворачивается от него только тогда, когда тот ударяет его. В капитуле Каролингов сказано: «Вассал не смеет покинуть своего сеньора, получив от него хотя бы одно су… если только этот сеньор его не поколотит». Этот же предлог всплывает в одном куртуазном романе во время любопытной дискуссии, полной феодальной казуистики, затем мы находим его во многих французских судебниках в XIII веке, а в начале XIV века он признан как существенный парламентом первых Валуа {176} 176 Le Roman de Thèbes. éd. L. Constans, т. I, ст. 8041 и далее, ст. 8165 и далее. — Arch. Nat., X 1 A , 6, лист 185; ср. О. Martin, Histoire de la coutume de la prévôté et vicomte de Paris, T. I, стр. 257, n. 7. . Что же касается других оснований для разрыва, то все они оставались под вопросом. Законы прошлого дожили до феодальных времен в виде трудноформулируемых традиций. С произволом, порождаемым подспудными моральными пристрастиями, которыми стали когда-то действовавшие юридические нормы, должны были бы справляться суды, располагай они четкими законами. И суды, которые рассматривали тяжбы между вассалами и сеньором, находились. Например, сеньориальные, где, собственно, заседали сами вассалы и которые были созданы для того, чтобы разбирать несогласия между сеньором, itx господином, и слугами, их ровней; была и высшая инстанция: сеньор, которому сеньор-обидчик приносил оммаж. В некоторых краях, например, в Бигоре, были рано записаны сложившиеся обычаи, там пытались создать процедуру, благодаря которой разрыв вассала с сеньором признали бы законным {177} 177 Fourgous et Bezin, Les Fors de Bigorre («Travaux sur l'histoire du droit méridional» fasc. 1, 1901), гл. 6. . Однако главная беда феодальной системы состояла в невозможности создать адекватные ситуации и эффективные юридические законы. В общем, человек, права которого были нарушены или казались ему нарушенными, мог пойти на разрыв, но исход конфликта зависел от соотношения сил. Его положение можно было бы сравнить с браком, в котором заложена возможность развода, но не определены мотивы, по каким он возможен, и нет инстанции, которая бы зафиксировала этот развод.