Вадим Дамье - Стальной век: Социальная история советского общества

Таким образом, со стратегической точки зрения, все попытки «дог­нать» государства-конкурентов провалились. Царизм не мог превратить Россию в военного и индустриального капиталистического гиганта . При­чины этого следует искать в самих социально-политических структурах

Старого режима. Страна не могла сделать решительный шаг к полномас­штабному промышленному перевороту, не отказавшись от их сохранения: не разрушив общинные структуры, не преодолев узость внутреннего рын­ка, не распространив повсюду рыночные принципы и не мобилизовав крупные финансовые средства и рабочую силу на проведение широкой капиталистической индустриализации. Царское правительство не могло себе этого позволить, поскольку вся общественная система Российской империи основывалась на существовании привилегированного помещичь­его дворянства, с одной стороны, и крестьянских общин - важнейшего источника налоговых поступлений и формы организации подавляющего большинства населения, с другой. Из последних можно было выкачивать деньги и хлеб, но разрушить их было нельзя. Змея грызла свой собствен­ный хвост, но не могла его проглотить. Преодолеть пределы модернизации в рамках существующей системы не удавалось.

Подобный тупик мог в других условиях привести к классической буржуазной революции, наподобие западноевропейских революций про­шлых столетий. Но такой вариант наталкивался в России на почти непре­одолимые препятствия. Русские рабочие, в отличие от французских сан­кюлотов XVIII века, вполне отчетливо сознавали, чего они не хотят: капи­тализма. Они уже достаточно насмотрелись на его проявления: произвол хозяев, собственное бесправие, подавление союзов трудящихся и т.д. Более того, рабочий класс России еще не забыл общинных и ремесленных тра­диций и навыков самоуправления в труде. Вчерашние или позавчерашние крестьяне еще вполне могли представить себе, как они сами управляют производством, пусть уже не сельскохозяйственным, а фабричным. Уже в 1905 г. они создавали на многих предприятиях свои фабричные комитеты, советы и рабочие ополчения-милиции. А неквалифицированные рабочие, не потерявшие связей с деревней, охотно вернулись бы туда при первой возможности. Никакого желания поддерживать буржуазную революцию у подавляющей массы российских рабочих не было.

В свою очередь, русская буржуазия и либеральные политические си­лы были слишком слабы и слишком сильно связаны с царизмом экономи­чески, политически и на личном уровне, чтобы рискнуть пойти на смену системы и тем самым вывести модернизацию из тупика. Совет съездов представителей промышленности и торговли мог призывать к ограниче­нию государственного предпринимательства и чрезмерного, с точки зрения буржуазии, казенного регулирования хозяйственной деятельности [14], но крупнейшие объединения российских предпринимателей и не помышляли разорвать те многочисленные нити, которые протянулись между ними и царским государством. Либералы лишь обличали неэффективность прави­тельства и чиновничьей администрации, добиваясь расширения своего влияния в рамках сложившихся структур. «Нельзя ставить во главу угла вся­ких Распутиных; - убеждал председатель Государственной Думы М.В.Род- зянко царя Николая II в феврале 1917 г. - Вы, государь, пожнете то, что посеяли». На что монарх пожал плечами: «Ну, бог даст» [15].

Как и во многих других странах «Третьего мира» в XX веке, мотором радикальной модернизации в России могли стать лишь круги, сравнитель­но независимые от основных социальных групп и сил общества: и от ца­ризма, и от буржуазии, и от крестьянских общин, сопротивлявшихся на­ступлению капитализма. Ведь эти группы или стремились сохранить су­ществующую систему, либо предпочли бы какой-то совершенно иной путь развития, основанный на видоизменении общинных ценностей в сторону самоуправления, освобожденного от жестких тисков государственной вла­сти. Только не связанные с ними и не обязанные им революционеры были способны довести до конца разрушение общины и осуществить индуст­риализацию, то есть установить формы организации труда и производства (фабричную систему с ее нормами «фабричного деспотизма»), соответст­вующие капиталистическим (буржуазным) общественным отношениям. Капитализм в России мог победить только особым путем: без частных капиталистов, чью роль взяли на себя новое, решительное и не ограничен­ное старыми «условностями» государство, бюрократия и технократия. И организовать такой переход было под силу лишь интеллектуальным кругам, воспринимающим себя как потенциальную, но отодвинутую ца­ризмом элиту России, выполняющую особую революционную миссию. Эта элита, как выяснилось уже в ходе революции, формировалась в облике большевистской партии.

2. Февральский взрыв

Русская революция назревала давно, но, как это часто бывает, началась неожиданно как для самих ее участников, так и для противников. «На­стоящий политический момент в сильнейшей степени напоминает собою обстановку событий, предшествовавших эксцессам 1905 года», - отмечало Петроградское охранное отделение в январе 1917 г. [16]В этом месяце про­изошли крупнейшие стачки рабочих со времени начала мировой войны: в Петрограде бастовали почти 180 тыс. человек, свыше 90 тыс. приняли участие в забастовках в Баку, Нижнем Новгороде, Ростове-на-Дону, Харь­кове, в Донбассе, других городах и регионах. И все же, ничто, казалось, не предвещало быстрого неминуемого взрыва. Царь распорядился прервать работу Государственной Думы (буфера между властью и народом) и отбыл на фронт лично руководить боевыми действиями. Тем временем, весь фев­раль в столице империи вспыхивали отдельные стачки и студенческие вол­нения. Участники выступлений протестовали против нехватки продоволь­ствия и растущей дороговизны. 22 февраля администрация закрыла басто­вавший Путиловский завод, оставив рабочих без средств к существованию. На следующий день в Петрограде вспыхнула революция.

23 февраля (по старому стилю - в Международный женский день) ра­ботницы, доведенные до отчаяния полуголодным существованием, броси­лись громить хлебные лавки. В городе началась массовая стачка, которая стремительно распространялась и через пару дней стала всеобщей. Рабо­чие демонстрации нарастали и сопровождались ожесточенными столкно­вениями с полицией. «Хлеба! Нам нечего есть! Дайте нам хлеба или рас­стреляйте! Наши дети умирают с голоду!» - кричали люди на улицах. 26 и 27 февраля на сторону народа стали переходить размещенные в Петрограде войска; восставшие захватили оружие. Министры царского правительства были арестованы. Отказавшиеся разойтись депутаты Государственной ду­мы сформировали Временный комитет. Одновременно трудовые коллекти­вы петроградских предприятий части гарнизона избрали своих делегатов в народный орган - Петроградский Совет, который 1 марта взял под свой контроль руководство всеми военными силами в округе. Революция стала распространяться на другие города, где отстранялись от власти царские чиновники, формировались местные думские органы и Советы. Царь на­правил было на столицу верные ему части во главе с генералом Н.И.Ивано- вым, но те, не дойдя до Петрограда, отказались повиноваться. 2 марта Ни­колай II принял делегацию Временного комитета государственной думы и «с тяжелым чувством», как записал он в своем дневнике, подписал манифест об отречении от престола. В тот же день в Петрограде было сформировано Временное правительство, состоявшее преимущественно из представите­лей либеральной буржуазии, но получившее поддержку интеллектуалов из руководства умеренных социалистических партий - социалистов-револю- ционеров (эсеров) и социал-демократов (меньшевиков).