Вадим Дамье - Стальной век: Социальная история советского общества

В итоге аграрных преобразований сталинского режима государствен­ный капитализм без частной буржуазии экспроприировал общинное кре­стьянство, лишив его средств производства и превратив в покорные рабо­чие руки, обслуживавшие и кормившие индустриальную модернизацию. Сельскохозяйственное производство полностью сосредоточилось в госу­дарственных предприятиях («совхозах») и «колхозах», напоминавших по своей структуре и иерархически-деспотической форме организации ранне­индустриальные капиталистические фабрики с сильнейшим элементом внеэкономического принуждения. Процесс, который в Европе растянулся на многие столетия, был проведен в считанные годы и крайне жесткими методами, что создавало чудовищную концентрацию смертей. В итоге со­циальная структура в СССР претерпела радикальные изменения, приобре­тая черты, близкие к тем, которые характерны для индустриальных об­ществ. Уже к 1940 году в городах жила треть населения страны, в начале 60-х годов количество городского и сельского населения сравнялось, в се­редине 70-х годов в деревне обитало менее трети жителей СССР [325].

3. Промышленная политика Сталина

«Завоевание» деревни позволило режиму приступить к пересмотру темпов индустриализации. На XVI съезде партии в июне 1930 г. Сталин выдвинул лозунг: завершить пятилетку в четыре года при росте валового объема государственной промышленности в 1929/1930 г. более чем в 2 раза по сравнению с 1926/1927 г. [326] [327]«Политбюро... легко перескакивало с 20% на 30% годового роста, пытаясь каждое частное и временное достижение превратить в норму и теряя из виду взаимообусловленность хозяйствен­ных отраслей. Финансовые прорехи плана затыкались простой бумагой», выпуском необеспеченных денег, отмечал Троцкий. Форсирование темпов обернулось на деле чистой авантюрой. «Снабжение заводов сырьем и про­довольствием ухудшалось из квартала в квартал. Невыносимые условия существования порождали текучесть рабочей силы, прогулы, небрежную работу, поломки машин, высокий процент брака, низкое качество изделий. Средняя производительность труда в 1931 г. упала на 11,7%. Согласно ми­молетному признанию Молотова, запечатленному всей советской печатью, продукция промышленности в 1932 году поднялась всего на 8,5%, вместо полагавшихся по годовому плану 36%». Уже к концу 1930 г. 40% капи­таловложений в промышленность были заморожены в незавершенных проектах, властям пришлось сосредоточиться на нескольких приоритет­ных ударных объектах [328]. Первый пятилетний план не был выполнен. Производительность труда в промышленности за пятилетку возросла, по официальным данным, на 41% при запланированных 110% [329](некоторые авторы считают и эту цифру во много раз завышенной). Это не помешало сталинскому правительству громогласно объявить о том, что «пятилетка в четыре года» успешно завершена.

Тем не менее, рывок в индустриализации был налицо. По официаль­ным данным, за годы первой пятилетки удалось построить и ввести в дей­ствие 1500 новых промышленных предприятий, увеличив промышленное производство в несколько раз, создав мощную военную индустрию и до­ведя удельный вес промышленности в народном хозяйстве до более чем 70% (по сравнению с 48% в 1928 г.) [330]. Начались необратимые сдвиги в социальной структуре. Если в 1928 г. в «цензовой» (крупной и средней) фабрично-заводской промышленности насчитывалось 2,8 млн. рабочих, то в 1932 г. в крупной индустрии было занято более 5 млн. рабочих, а общее число промышленных рабочих превысило 6,5 млн. Еще 3 млн. рабочих (в 6 раз больше, чем в 1927 г.) трудились строителями на сооружении раз­личных объектов [331]. Но достигнуто это было ценой тяжелейших лишений и самой жестокой эксплуатации трудящихся.

Политика государства была направлена на то, чтобы максимально со­кратить свободу передвижения рабочей силы. Идеалом считалось факти­ческое прикрепление работника к месту его работы. С конца 1920-х - на­чала 1930-х гг. была развернута кампания критики «дезертиров с трудово­го фронта» и «летунов» (людей, часто меняющих места работы в поисках лучшего заработка); их исключали из партии, комсомола, профсоюзов, старались не принимать на новое место. На предприятиях шел якобы «стихийный» сбор подписей в поддержку таких мер. Профсоюзы требовали от работников по первому призыву «партии и правительства» отправиться в наиболее «уязвимые» участки «трудового фронта». «Преданность» спе­циалистов своему предприятию поощрялась с помощью продвижения по службе, предоставления квартирных и отпускных льгот, преимуществ при распределении рационированных продуктов. Расторжение трудящимися трудового соглашения стало рассматриваться как односторонний акт, нару­шение трудовой дисциплины; ушедшим отказывали в предоставлении посо­бия по безработице. В 1931 г. была официально введена «трудовая книжка», в которой фиксировались места работы [332]. Первоначально эта система распространялась только на промышленных и транспортных рабочих, но с

1938 г. стала всеобщей. За слишком частую смену работы рабочий подвер­гался наказаниям. Писатель В.Серж описывал эту полицейскую практику: «Паспорт визируется по месту работы. При каждой перемене места работы причина перехода вносится в паспорт. Я знаю факты, когда рабочим, уво­ленным за неявку в выходной день для участия в «добровольной» (и, есте­ственно, не оплачиваемой) работе, в паспортах делалась отметка: «Уволен

332

за срыв производственного плана»» .

По существу, более не соблюдались ограничения сверхурочной рабо­ты, предусмотренные Кодексом законов о труде 1922 г. Фактическое ра­бочее время часто превышало официально установленный 8-часовой ра­бочий день. Директора предприятий могли по своему усмотрению вво­дить 10-часовой рабочий день при сохранении прежнего уровня зарплаты. В рамках «научной организации труда» принимались меры, целью которых было выжать из работника как можно больше. С 1927 г. устанавливался

7- часовой рабочий день с трехсменной работой и интенсификацией ноч­ного труда [333] [334]. В 1929 г. в качестве мощного средства, ведущего к «гро­мадному росту производительности труда» [335], была введена так называе­мая «непрерывка» - вначале в нефтяной промышленности и металлургии, затем - также в сфере управления и торговли. Рабочая неделя длилась теперь 4 дня, за которыми следовал выходной, рабочий день продлевался до 8 часов. В итоге нормальная семейная жизнь работников разрушалась, выходные не совпадали, досуг был дезорганизован. В 1937 г. власти выну­ждены были начать вводить новую систему 6-дневной недели, а в 1940 г. вернулись к традиционной 7-дневной неделе с одним выходным днем при

8- часовом рабочем дне, что означало фактическое продление рабочего времени на 33 часов в месяц [336].