Коллектив авторов - Великая Отечественная – известная и неизвестная: историческая память и современность

Восприятие Освободительной миссии Красной Армии зависело от характера участия конкретных стран в войне – являлись ли они союзниками Германии или жертвами ее агрессии. Из всех сателлитов Германии ожесточенное сопротивление оказывала только Венгрия, тогда как остальные предпочли выйти из войны, а Румыния и Болгария – перейти на сторону антигитлеровской коалиции. Несомненно, народы оккупированных нацистами стран воспринимали вступление войск Красной Армии как освобождение, тогда как у остальных отношение было более сложным.

Однако уже в ходе Второй мировой войны шла борьба за интерпретацию роли в ней каждой из великих держав в контексте жесткого геополитического соперничества. Так, Сталину пришлось прямо задавать вопрос, не сомневаются ли западные союзники в освободительном характере действий Красной Армии. Сегодня очевидно, что СССР добивался для себя обеспечения таких границ в Европе, которые бы надолго обезопасили его от новых попыток агрессии со стороны Запада, а для этого добивался и политического контроля над странами, попадавшими в сферу его влияния. Но к максимальному влиянию стремились и Великобритания, и США, для которых СССР хотя бы в силу географического положения не мог представлять военной угрозы. Причем Великобритания не гнушалась никакими методами для достижения своих целей, вплоть до использования на греческих островах немецких военнопленных для подавления прокоммунистических партизанских отрядов. Позднее западные оценки роли СССР в освобождении Европы «переосмыслялись» в рамках противостояния двух систем в «холодной войне», а после краха соцлагеря и распада СССР понятие «освобождение Европы» все чаще стало заменяться понятием «новая оккупация», особенно со стороны ряда постсоциалистических и постсоветских режимов (Польша, страны Прибалтики, Украина и др.).

Как же формировалась и эволюционировала память об Освободительной миссии Красной Армии в нашей стране? Для советских граждан Освободительную миссию Красной Армии в Европе в 1944–1945 гг. нельзя отделить от истории Великой Отечественной войны в целом: она являлась завершением смертельной схватки с германским фашизмом, подмявшим под себя почти всю Европу, на территории врага и оккупированных им государств, прямым продолжением освобождения советской земли освобождением народов других стран. Политические формулировки верховной власти СССР и восприятие советского народа освободительной сущности похода Красной Армии в Европу совпадали – «вызволить из немецкой неволи наших братьев…».

Формирование и динамика исторической памяти подчиняются ряду закономерностей. Во-первых, изначально она вырастает из «живой памяти» участников событий (но их всегда много меньше совокупности членов социума и это всегда лишь мозаика из многочисленных индивидуальных опытов). Во-вторых, обобщение, «генерализация» памяти происходит под влиянием политических оценок, официальных формулировок, проникающих в учебники истории, средства массовой информации, произведения литературы и искусства, прежде всего, самого массового – художественные кинофильмы. Память сначала вырастает из восприятия участников и свидетелей, но и для них генерализация всегда происходит опосредованно (например, для участников войн – из приказов командования, газет, радио, писем и т. д.).

Естественная смена поколений, и прежде всего, постепенный уход из жизни непосредственных участников событий, вытесняет из массового исторического сознания живую память и заменяет ее памятью опосредованной. Чем дальше от события – тем больше влияние социальных институтов на формирование образа и оценок. Поэтому историческая политика оказывается со временем все более влиятельной, все более значимой в формировании доминанты исторической памяти о тех или иных событиях и явлениях. Причем особенностью исторической памяти является ее упрощенный, «лаконичный», сжатый характер: не детальные исторические знания, а образы, символы, оценки, отношение, чувства при минимуме фактов составляют ее основное содержание. В историческом сознании «обычного» человека вмещается весьма ограниченное количество «единиц хранения» – исторических событий, дат, имен, фактов. Чем лично (и общественно) более значимо историческое событие, тем больше элементов отношения к нему, оценочности, хотя люди не всегда способны их четко сформулировать.

Всем этим закономерностям подчинялось и формирование памяти об Освободительной миссии Красной Армии в нашей стране. Следует еще раз подчеркнуть, что это явление составляло лишь часть истории Великой Отечественной войны – масштабного и значимого для абсолютного большинства советских (а затем и российских) граждан события, исход которого определял – быть или не быть не только СССР как государству, но и многим народам нашей страны, а если быть, то в каком качестве – в рабско-подчиненном «арийской расе господ» или в свободном. Очевидным было, что в случае победы германского нацизма тысячелетней российской цивилизации пришел бы конец. Огромное количество жертв, что коснулось практически каждой советской семьи, придало этому событию особый личностный смысл, который (хотя и затухая) передается поколениям и детей, и внуков фронтовиков. Однако для младших поколений – внуков и правнуков фронтовиков семья постепенно, но закономерно уходит из числа основных носителей «правды о войне»: по разным социологическим опросам более 90 % констатируют, что их родные в той или иной форме участвовали в войне, но многие уже не знали живых участников, не могли с ними общаться, не имели возможности напрямую получать сведения из прямого семейного источника. Память о войне становится все более абстрактной, безэмоциональной, душевно отстраненной.

Что касается собственно Освободительной миссии, то память о ней в массовом сознании, постепенно утрачивая живую конкретику, все больше сводится к оценочным моментам: справедливый ли характер носил поход Красной Армии в Европу, было ли это освобождение. Такие вопросы в широких слоях населения не могли даже возникать в первые послевоенные годы, да и до распада СССР внутренняя историческая политика давала однозначные формулировки и оценки по этому вопросу.

«Перестройка» с ее атаками на историческую память как инструментом политической борьбы за сознание масс не обошла и освобождение Европы. В страну стали все больше проникать негативные коннотации роли советского воина, порожденные западными пропагандистами, прежде всего, из стран германского блока, стремившихся оправдать или хотя бы смягчить вину фашистских агрессоров через попытки опорочить противника – жертву агрессии и освободителя своей земли и других народов. Черные мифы о миллионах изнасилованных немок, о советском солдате – мародере, насильнике и т. п. стали проникать в массовое сознание. К этим мифам (особенно в 1990-е годы) добавились попытки обвинить советское руководство в насильственном насаждении в Центральной Европе просоветских режимов, что стало основой для отрицая освободительного характера похода в Европу Красной Армии в 1944–1945 гг. и для обвинений со стороны определенных политических кругов постсоциалистических и новых постсоветских государств в советской оккупации, якобы пришедшей на смену германской. Либеральные средства массовой информации постсоветской России активно подхватывали эти обвинения, вливавшиеся в общий поток фальсификаций истории Великой Отечественной войны.