Софья Хазанова - Пискаревский летописец. Происхождение, источники, авторство

Для анализа летописи часто оказывается полезным знание обстоятельств ее происхождения, целей, с которыми она создавалась. Д. С. Лихачев писал, что летописцами были по преимуществу официальные лица: служащие княжеские и владычные, уставщики, псковские посадники, впоследствии – дьяки [325]. В литературе основное внимание уделялось раннему летописанию, когда летописцами были монахи, княжеские служащие, посадники Пскова и Новгорода. О дьяческом летописании, появившемся в XVI–XVII вв., известно значительно меньше. Так как Пискаревский летописец является памятником XVII в., то мы подробнее остановимся именно на дьяческом летописании. Знание социального положения летописца очень важно и для выявления источников, определения их достоверности, и для понимания целей и задач, которые ставил перед собой автор.

Если бы нам не было известно, даже гипотетически, имя автора Пискаревского летописца, то, исходя из анализа текста, мы все равно пришли бы к выводу, что это был, скорее всего, московский приказной человек: в своде много записей, близких разрядным, подробностей о строительстве городов и крепостей, некоторые документы приведены в летописце буквально, без изменения их текста. Это, вероятно, могло быть известно человеку, служившему в приказе. Все государственные документы были засекречены, доступ к ним имели только лица, непосредственно занятые в управлении государством.

Дьяк-летописец не редкость в XVII в. Достаточно вспомнить Ивана Тимофеева, написавшего «Временник дней и царей и святителей московских», или Федора Грибоедова. Для того чтобы понять, почему дьяки чаще всего становились в XVII в. авторами летописей, нужно вспомнить об их положении в системе государственной администрации.

С одной стороны, дьяки были людьми «неродословными», они не имели права участвовать в местнических спорах. Но, с другой стороны, их фактическое влияние было очень велико. Дьяки нередко являлись единственными знатоками дел в своем приказе: «Начальники центральных учреждений и правители на местах часто менялись и были мало осведомлены о системе делопроизводства, приказные же люди были более прочно связаны со своими должностями. Воеводы более занимались делами политическими, дьяки же осуществляли каждодневное, конкретное руководство, с уклоном в хозяйственные вопросы, и ведали всей документацией» [326]. Решение текущих дел в приказах часто зависело от дьяков в не меньшей мере, чем от судей и воевод. С. Б. Веселовский писал, что судьи и дьяки были равноправными товарищами, не подчинялмсь один другому и все старшинство одних перед другими выражалось в том, что в делах и грамотах старшие писались после младших [327]. Дьяки не только не уступали в компетенции и служебных полномочиях судьям, но до конца XVII в. нередко были самостоятельными и независимыми дельцами: «Самый заурядный дьяк мог охранить свою самостоятельность и быть, что называется, бельмом на глазу у сильного боярина, пока он „искал государю прибыли“ и радел в делах в государевых интересах» [328].

Приказные люди, не имея права участвовать в местнических спорах, тем не менее входили в состав служилого сословия и пользовались всеми его привилегиями, в частности свободой от тягла. Они являлись земельными собственниками, – в основной своей массе, за редкими исключениями, средними и мелкими [329]. Дьяки были образованнее большинства служилых людей. Н. В. Устюгов объясняет это обстоятельство характером их службы и приводит примеры таких дьяков. Это Дементий Михайлович Башмаков, Федор Федорович Лихачев, Ларион Иванович Иванов, Емельян Игнатьевич Украинцев [330]. Осведомленность дьяков в административных вопросах, их доступ к документации, грамотность позволили им выступать в роли составителей летописей.

Пискаревский летописец не составляет исключения среди других произведений средневековой литературы, он тоже не имеет авторской подписи. Но установить автора летописи, как мы уже отмечали, – это и определить социальную среду, в которой был создан источник, понять его идеи. Произведение всегда создается не только человеком, но и определенной исторической эпохой. У Б. В. Томашевского именно она является законным творцом литературного сочинения: «Всякое произведение во многих отношениях обусловлено исторической средой, в которой жил и работал его автор. И сознательно, и бессознательно автор выражает в нем свои убеждения, свои чувства и настроения, находящиеся в определенном отношении к чувствам, настроениям и убеждениям его современников» [331]. Сама творческая индивидуальность писателя часто обусловлена литературной традицией его времени: «Произведение создает не один человек, а эпоха, подобно тому, как не один человек, а эпоха творит исторические факты. Автор во многих отношениях является только органом. В своем произведении он часто берет уже готовый материал, данный ему литературной традицией, и неизменно вдвигает его в свое произведение и лишь вокруг него творит свое, индивидуальное, т.е. характерное для него как некоторой художественной личности» [332]. Это особенно верно для такой консервативной литературы, как средневековая.

Автор, как и его сочинения, принадлежит исторической эпохе. Он является не только создателем произведения, но и конкретным лицом с собственной биографией. М. М. Бахтин различал автора как творческий принцип внутри произведения и автора – героя биографии. Этот последний должен быть понят в историческом мире своей эпохи, прежде всего надо понять его место в социальном коллективе, его классовое положение. М. М. Бахтин писал, что индивидуализация автора как человека, жившего в определенное время, зависит уже от вторичных творческих усилий читателя, критика, историка, независимый от автора как активного принципа видения, – акт, делающий его самого пассивным [333]. Очень часто знание того, что сочинение было написано тем или иным историческим лицом, влияет на наше восприятие этого сочинения. Генетическая критика рассматривает знание обстоятельств возникновения произведения, биографии его автора как очень важные моменты для понимания самого произведения: «Биография и переписка автора, знание всего его творческого наследия, свидетельства третьих лиц, исторические события – все это дает нам информацию о внешних обстоятельствах, которые сопутствовали генезису» [334].

Если от литературных произведений перейти к более широкому кругу исторических источников, то «можно рассматривать источник как один из фактов биографии его составителя, занимающий определенное положение в его развитии: ведь знание тех именно обстоятельств в жизни автора, при которых источник возник, получает иногда весьма существенное значение и для его истолкования» [335]. Знание обстоятельств биографии автора помогает получить также такие существенные сведения для интерпретации источника, как принадлежность к определенной сфере практической деятельности, профессия, характер интересов, степень компетентности в тех вопросах, о которых пишет создатель текста. Так трактует проблемы авторства современное источниковедение [336].