Софья Хазанова - Пискаревский летописец. Происхождение, источники, авторство

В новой литературе автор – центральная фигура произведения, которая придает последнему смысл и цельность, организует текст. Автор руководит читателем, читательское восприятие произведения во многом обусловлено позицией автора. М. М. Бахтин писал об активности создателя сочинения: «Индивидуальность автора как творца есть творческая индивидуальность особого, неэстетического порядка; это активная индивидуальность видения и оформления, а не виденная и не оформленная индивидуальность. Собственно индивидуальностью автор становится лишь там, где мы относим к нему оформленный и созданный им индивидуальный мир героев или где он частично объективирован как рассказчик. Автор не может и не должен определяться для нас как рассказчик, ибо мы в нем, вживаемся в его активное видение» [280].

Без автора текст в глазах современного человека является неполноценным. Попытки структуралистов и постструктуралистов «изгнать» из текста автора, лишить сочинителя абсолютной власти над произведением оказались безуспешными. Матиас Фрайзе в статье, которая так и называется «После изгнания автора: Литературоведение в тупике», пишет о необходимости «вернуть» произведению автора, который не может полностью освободить текст от своего присутствия: «От своей частной, случайной личности автор должен освободить текст, но от своей души ему нельзя отделить его. Без души человека – а только она является автором в эстетическом смысле – текст не существует в человеческой сфере, человека не касается» [281]. Сформировавшееся в 70-х гг. прошлого века во Франции направление, получившее название «генетическая критика», также стремится вернуть тексту изгнанного структуралистами и постструктуралистами автора. В ее основе лежит внимание к истокам, к первоначальным замыслам произведения, и основная ее цель состоит в том, чтобы воспроизвести все этапы создания текста в процессе письма. Анри Миттеран пишет, что новаторство генетической критики состоит в решительной переоценке понятия «вдохновение», в десакрализации и демистификации акта языкового «творчества». Здесь произведение предстает как результат различных операций, движений, направленных на трансформацию содержания и формы, как серия преобразований в области смыслоформы, в которых можно попытаться угадать определенную логику и даже правила [282]. Изучение генезиса произведения с необходимостью должно поставить перед исследователями более широкую проблему сущности процесса письма. Тем самым сфера генетической критики расширяется: не только генезис текста, но и генезис мысли [283].

Генетисты, изучая феномен письма, приходят к признанию ведущей роли автора в произведении. Альмут Грезийон приводит три значения термина «письмо»: «Термин "письмо" имеет три основных значения, причем все три подразумевают деятельность. Первое значение – материал: письмо – это начертание, надпись, писание, и, следовательно, оно нуждается в материале, на котором пишут, в функции письма, и, главное, в пишущей руке; второе значение, которое не легко отделить от первого, – когнитивное: в процессе письма человек создает языковые формы, наделенные тем или иным смыслом; третье значение – художественное: в процессе писания из-под пера пишущего возникают языковые комплексы, опознаваемые в качестве литературных» [284]. Процесс письма всегда связан с сопротивлением материала, с борьбой литературного «я» с самим собой. Даже в рукописях, где следы пережитого не так заметны, пишущий укореняется в написанном после множества колебаний. Рукопись является не только местом рождения произведения, но и местом рождения автора: «Таким образом, рукописи – не только место, где рождается произведение, но и пространство, позволяющее исследовать под новым углом зрения проблему автора, – средоточие повествовательных конфликтов, место, где рождается писатель» [285].

Генетическая критика, исследуя процессы письма, делает изгнанного структуралистами и постструктуралистами автора центральной фигурой в процессе произведения. Э. Луи пишет: «Обращаясь к проблемам письма, исследователь неизбежно встречается с "пишущей инстанцией", – тем, что находится между жизненным опытом и белым листом бумаги, совершающим на этом "поле напряжения" свой особый путь, зафиксированный движением пера. Каждый пишущий отличается своей индивидуальностью, и эти индивидуальные черты вторгаются в упорядоченную систему исследователя, разрушая ее изнутри. Следовательно, надо учиться выравнивать исследовательские методы, чтобы правильно описывать наш объект. Это поможет не только по-новому говорить об авторе, но и высказать нечто новое о произведении» [286]. В такой трактовке автор помогает открыть новый смысл произведения, который был бы без него неизвестен. Жан-Луи Лебрав обращает внимание на то, что письмо способно порождать такие феномены, как отделившиеся от своего автора, независимо от него существующие произведения: «Делая сообщения независимо от hic et nunc ситуации конкретного высказывания, развитие письма породило автономные объекты, сохраняющиеся в памяти и способные войти в круг множественных взаимоотношений, такие феномены предстают перед своим читателем как отделившиеся от создавшего их автора, гомогенные, целостные и завершенные единства, лишенные прямых связей с ментальным процессом, который их породил» [287]. Структуралисты и постструктуралисты, исследуя этот феномен, пришли к отрицанию автора, но генетическая критика, обращаясь к истокам произведения, всегда видит след, который связывает пишущего и написанный им текст. Жан-Луи Лебрав характеризует письмо как текстовой след, привязанный к носителю, и сам процесс, производящий этот след [288]. Таким образом, генетическая критика тесно связывает произведение и автора. Любой текст, даже безымянный, всегда создается человеком, и в этом смысле он может рассматриваться как авторский текст.

У генетистов письмо немыслимо без автора, но у Деррида письмо подразумевает также адресата, без которого существование письма тоже невозможно. Все тексты создаются не только кем-то, но и для кого-то. Изначальная направленность письма к другому является самим условием его существования, по мысли Деррида: «Если оно не есть разрыв самого себя по направлению к другому в признании бесконечной разлуки, если оно одно лишь смакование, наслаждение письма ради письма, удовольствие художника, то оно разрушает самое себя» [289]. Слово в трактовке Деррида всегда вторично по отношению к чтению, оно заимствовано у него: «В том скрываемом факте, что слово и письмо всегда заимствуются у чтения, заключается изначальная кража, древнейшее скрадывание, которое одновременно скрывает от меня и стягивает мою исходную силу. Причем скрывает и стягивает именно дух. Высказанное или записанное слово, буква, всегда украдено. Всегда украдено, потому что всегда открыто» [290]. Слово, записанное произведение принадлежат тому же историческому, культурному полю, что и чтение, чтобы существовать, оно должно быть прочитано. Представители генетической критики и Деррида показали, что не существует чистого процесса письма, имеющего цель только в себе самом и возникающем без авторской воли. Поэтому у любого произведения есть автор, вопрос заключается только в том, что понимать под этим.