Маргарита Бычкова - Русско-литовская знать XV–XVII вв. Источниковедение. Генеалогия. Геральдика

В то же время у Курбского отсутствуют сведения о происхождении тех дворянских родов, чьи родословные легенды в середине XVI в. не были зафиксированы. Курбский не знал о легенде Полевых, выводящей их род от смоленских князей, и говорит о Германе Полеве: «светла рода человек, яже Полевы нарицаются та шляхта по отчине» [528].

Часто называя Алексея Адашева, Курбский нигде не говорит о его происхождении, хотя даже при неоднократном упоминании какого-либо представителя княжеской фамилии он всегда свидетельствует, из какого рода происходит этот человек. Курбский хорошо знает биографию Адашева и то, что он был женат на сестре Федора Сатина, знает Алексея и Андрея Сатиных и то, что его брат Данило Адашев женат на дочери Петра Турова и что сыну Данила – Торху, когда он был убит опричниками, исполнилось 12 лет. Знает Курбский и то, что Иван Шишкин, погибший в опричнину, был родственником Адашева [529]. Все это – знания современника, не занесенные в родословные книги, но в родословных не записано происхождение Адашевых, нет росписей Шишкиных и Туровых. Игнатия Вешнякова, чей род не попал в родословцы, Курбский определяет как ложничего, «мужа воистину храброго и нарочитого» [530].

Курбский различает происхождение из княжеского рода и фамилию, образовавшуюся из прозвища в конце XV–XVI в. Текстологически это различие определяется словом «глаголемый», которое он пишет перед прозвищем. «Княжа Пронское Василии, глаголемаго Рыбина» [531], «Петр Оболенский, глаголемый Серебреный» [532], «Федор, единочадный сын князя Иоанна, глаголемаго Овчины, с роду княжат Торуских и Оболенских» [533]. Но если Курбский упоминает фамилию, сложившуюся к XVI в. и происходящую чаще всего от названия вотчины, он указывает лишь род, к которому она принадлежит («Иоанн Дорогобужский, с роду великих княжат тверских», Иван Кубенский, «а был роду княжат смоленских и ярославских» [534]и т. п.). Особенно ярко это видно из упоминания все тех же ярославских княжат.

Таков небольшой, но довольно яркий круг генеалогических записей Андрея Курбского. Они дают представление о генеалогических знаниях русского боярства XVI в. О хорошей генеалогической подготовке Курбского свидетельствует то, что все эти записи, очевидно, делались в Литве по памяти. Трудно предположить, что при столь поспешном бегстве Курбский вывез с собой какие-то специальные материалы. Круг его знаний ограничивается теми сведениями, которые мы находим в редакциях родословных книг 40-х годов XVI в. и в летописных родословных вставках, также восходящих к первой половине XVI в. [535]

Наиболее близки к родословным росписям XVI в. записи по истории княжеских семей. В то же время какие-то известия Курбского не имеют аналогий в русских родословных памятниках того времени, а близки скорее к литовским. Фактически расхождения у Курбского с родословными легендами московского боярства можно объяснить и тем, что у него не было в Литве необходимого материала, и тем, что в то время этим легендам не придавали большого значения. Это может быть подтверждено также отсутствием известий о родоначальниках Адашевых, Вешнякова, Шишкина и других лиц. Известия о происхождении родоначальника иногда интерпретируется в духе представлений, более близких генеалогическим понятиям Литвы, а иногда (как в сведениях о родстве с великими князьями литовскими) преувеличены, чтобы еще более оттенить неблаговидность поступков Ивана Грозного.

40-е гг. XVI в. в России стали временем активной работы над формулировкой идеи государственной власти. Уже в 50-е гг. эта работа воплотилась в ряде официальных документов – Судебнике, Стоглаве, Государеве родословце и др. Чин венчания на царство Ивана (1547 г.) не только стоит в этом ряду, но и стал основой для многих более поздних произведений. В Чине венчания определяется круг основных регалий власти, ритуал их возложения на правителя, что в совокупности должно было свидетельствовать о сакральности наследственной власти московских великих князей и месте России среди других государств Европы.

Надо отметить, что такая идеологическая работа, объясняющая прерогативы великокняжеской власти, предпринималась не впервые: в конце XV в. также разрабатывался обряд возведения на престол наследника Ивана III – Дмитрия Внука (1498 г.); появился первый Судебник 1497 г.; с 70-х гг. XV в. [537]постепенно формулировалась мысль о происхождении Рюриковичей от римского императора Августа и посылке регалий власти русским князьям от императора Константина [538]. Повесть, где были объединены оба этих сюжета, в сборнике 40-х гг. XVI в. предшествует тексту Чина поставления Дмитрия Внука.

Ряд произведений несомненно связан с разработкой Чина венчания на царство Ивана IV. Прежде всего, это самостоятельный рассказ о посылке русским князьям регалий власти от императора Константина, который кроме рукописей помещен в виде текстов и резных картин на Царском месте из Успенского собора Московского Кремля. Эти тексты восходят к Чудовской повести конца XV в. и Сказанию о князьях владимирских.

Трудность изучения текстов этих памятников состоит и в том, что самый ранний список (Чудовский, содержащий Чудовскую повесть), относится к 40-м гг. XVI в., а старший список другой редакции этого произведения – к 60-м гг. XVI в. Можно допустить, что при копировании текстов происходило непосредственное взаимовлияние рукописей, содержащих разные редакции. Кроме того, к 1547 г. была сформулирована официальная идея о происхождении регалий царской власти – посылке даров от императора Константина русским князьям – вошедшая в текст Чина венчания Ивана IV; эту работу можно отнести к 1545–1546 гг. Поскольку все тексты исследуемых памятников содержат рассказ о посылке императором Константином Мономахом даров, регалий власти, официальная версия 1547 г. должна была оказать на него влияние.

В настоящей работе исследуется текст рассказа о посылке даров от императора Константина по четырем произведениям конца XV–XVI в.: Чудовская повесть (конец XV в.), Поставление к Чину венчания на царство (1547 г.), тексты царского места из Успенского собора (1547–1551 гг.) и Сказание о князьях владимирских.

Упомянутые четыре памятника в XVI–XVII вв. жили самостоятельной жизнью. История создания различных редакций Сказания о князьях владимирских и взаимосвязь практически почти всех сохранившихся списков основательно изучены Р. П. Дмитриевой [539], следует лишь отметить, что в 1555 г. Сказание о князьях владимирских стало главой о происхождении Рюриковичей в Государеве родословце и в составе этой редакции родословных книг существовала неизменной до конца XVII в. [540]