Елена Кудрявцева - Россия и становление сербской государственности. 1812–1856

Между тем прибывшие в Белград консулы Австрии и Англии имели каждый свой круг общения. Австрийский консул Антун Миханович никогда не пользовался расположением Милоша по причине его явной приверженности движению оппозиции. Его донесения в Вену носили антикняжеский характер. Миханович ругал Милоша, хвалил его брата Ефрема, обвинял в интригах «карбонария» доктора Куниберта, личного врача Милоша и помощника английского консула, получавшего от него денежные суммы. Миханович называл его «неприятелем Австрии», «интриганом» и «помощником радикального г-на Ходжеса» и требовал высылки Куниберта из Сербии [264]. Английский консул, напротив, пользовался полным доверием Милоша, хотя ему и было отказано разместить свою резиденцию прямо на княжеском дворе в Крагуевце [265]. Ходжес подчеркивал, что он аккредитован при князе, а не при белградском паше, и это не могло не льстить самолюбию Милоша [266]. Полковник Ходжес и Милош быстро нашли общий язык: сербский князь получил полную поддержку в своем намерении расправиться с оппозицией. К тому же их объединяло стремление избавиться от вмешательства России в сербские дела. В своей монографии «Княжество Сербия (1830–1839 гг.)» Р. Люшич приходит к выводу о том, что Россия и Англия, будучи соперниками в Сербии, добивались одного и того же – установления в княжестве ограниченной монархии [267]. Это утверждение вызывает интерес еще и потому, что в советской и частично сербской историографии бытует мнение, будто устремления этих двух держав были диаметрально противоположными: конституционная Англия поддерживала монархические виды Милоша, а самодержавная Россия – либерально настроенную оппозицию. Люшич убедительно доказывает, что умеренная либерализация государственного строя в Сербии была выгодна и той и другой державе. Не отвергая необходимости преобразования верховной власти в княжестве, они выбрали орудием своей борьбы одна – Милоша, другая – оппозицию. Таким образом, Великобритания поддерживала ограниченную монархию, а Россия – аристократическую форму власти в Сербии. Для Милоша поддержка Англии гарантировала не только удовлетворение его претензий, но и освобождение от связывающего ему руки контроля российских властей.

В то же время вызывает некоторое сомнение утверждение автора о том, что цель Ходжеса, как и всего английского кабинета, в Сербии не была достигнута. Если согласиться с тем, что этой целью было упрочение позиций Великобритании в Сербии, то вывод автора сомнения не вызывает. Но если задачей Пальмерстона было прежде всего ослабление позиций России на Балканах, падение ее авторитета в Сербии и развертывание политической борьбы с требованиями избавления от «покровительства», то нужно признать, что английская политика во многом преуспела. Во всяком случае, вмешательство Англии на многие годы вперед отразилось на внутриполитической ситуации в княжестве.

Российское руководство пыталось ввести русско-сербские отношения в прежнее русло. Не имея еще представительства в княжестве, оно пыталось сделать это посредством отдельных миссий своих доверенных лиц. Сначала Рикман, а затем Долгорукий должны были «дать правильное направление» тем сложным процессам, которые происходили в молодом сербском государстве. Миссию Рикмана нельзя назвать удачной. Вторая попытка повлиять на развитие событий путем личных внушений князю была предпринята через два года. Князь, царский адъютант, представитель древнейшей аристократической русской фамилии, Василий Андреевич Долгорукий прибыл в Сербию 24 октября 1837 г. В отличие от Рикмана он был хорошо принят как Милошем, так и лидерами оппозиции. Отчасти благоприятное впечатление произвел тот факт, что из России приехал занимающий высокое положение в обществе уроженец старинного рода. Долгорукий пытался объяснить Милошу пагубность его ориентации на Великобританию, помирить князя с оппозицией и довести до его сведения мнение императора о несовместимости либеральных, конституционных нововведений с традицией княжеского правления в стране. Однако время, когда российские чиновники могли руководить сербской политикой из Петербурга, прошло безвозвратно. Сам метод общения покровительствующей державы с княжеством путем посылки отдельных миссий не мог дать желаемых результатов, несмотря на то что пребывание последнего российского представителя в Сербии происходило в более благоприятной обстановке, чем встреча его предшественника.

Российское правительство наконец пришло к выводу о необходимости учреждения своего собственного консульства в Сербии. С начала 1837 г. глава российского МИД К. В. Нессельроде несколько раз входил к императору с докладом о настоятельной необходимости для России иметь своего представителя непосредственно в Сербии. Для этой миссии был выбран надворный советник Герасим Васильевич Ващенко, исполнявший до этого должность консула в Орсове. Задачей его, по мнению Нессельроде, должно было стать «постоянное наблюдение за точным исполнением со стороны князя Милоша всего обещанного им князю Долгорукову» [268]. Это предложение получило одобрение императора, но вопрос был решен не сразу. Уже в апреле того же года Нессельроде вновь докладывал Николаю I о том, что обстановка в княжестве требует присутствия там «постоянного консульского поста по примеру Австрии и Англии» [269]. Причем поскольку англичанин имеет звание генерального консула, то и российский представитель не может ему в этом уступить.

Г. В. Ващенко прибыл в Белград 22 февраля 1838 г. Еще до своего приезда он поддерживал постоянную связь с деятелями сербской оппозиции. В связи с его приездом в Сербию Р. Люшич сделал следующее интересное замечание: на протяжении многих лет Милош ставил перед российскими властями вопрос о присылке в Белград консула России. Его помощь была нужна сербскому князю для оказания давления на Порту в деле освобождения от чрезмерной регламентации княжеской власти. После получения от Порты соответствующих документов Милош не возобновляет предложения об открытии консульства, по скольку в нем теперь больше нуждалась оппозиция, искавшая поддержки России именно в вопросе ограничения княжеских прерогатив [270]. Неудивительно, что Ващенко не встретил радушного приема князя, на который, казалось бы, мог рассчитывать представитель России. Милош видел в русском консуле человека, призванного установить наблюдение за его деятельностью. О доверительных отношениях между ними не было и речи: Милош подозревал, что консульство станет центром, вокруг которого могут объединиться все оппозиционные ему силы Сербии. Ващенко, в свою очередь, также не слишком уважительно относился к «разным глупостям нашего чудака, который не может быть покоен, если не выдумает чего на свой лад, если не поссорит кого-нибудь или сам не поссорится с кем-нибудь» [271].