Елена Кудрявцева - Россия и становление сербской государственности. 1812–1856

Решение вопроса о сербском Уставе в том виде, в каком это произошло в 1838–1839 гг., можно отнести к успешным акциям русской дипломатии. Попытка Англии принять участие в сербских делах потерпела неудачу в связи с тем, что у Великобритании не оказалось там серьезной опоры. Тем не менее ее вмешательство способствовало ослаблению русского влияния, политической поляризации сербского общества и явной ориентации некоторой его части на западные образцы государственного развития. В свою очередь, Россия еще раз продемонстрировала устойчивое политическое влияние на Порту и непреложный авторитет державы-покровительницы в Сербии. Вопрос разработки сербской конституции вывел княжество на арену европейских международных отношений. В большей или меньшей степени в решении конституционной проблемы приняли участие ведущие державы Европы – Австрия, Англия и Россия. Опосредствованно сюда же была замешана и Франция, конституция которой являлась ориентиром для уставобранителей. Само французское консульство появилось в Белграде лишь в 1839 г. и не оказывало на сербские правящие круги заметного влияния. Это было связано с общим ослаблением позиций Франции в Османской империи. Появление консульств, открывшихся в Белграде в 1836–1838 гг., явилось ярким доказательством заинтересованности европейских держав в их политическом присутствии на Балканах. Представители Англии, Австрии и России включились во внутриполитический конфликт между князем и оппозицией. Они оказывали определенное влияние на противоборствующие стороны и в конечном счете предопределили успех одной из них. В то же время следует отметить, что Сербия была включена в международные отношения не в качестве равноправного партнера, а как объект борьбы великих держав за установление преобладающего влияния в ней.

К концу 30-х гг. XIX в. расстановка внешнеполитических сил в Сербии осталась прежней. Россия, несмотря на возникшие осложнения, сумела сохранить свое доминирующее положение державы-покровительницы. Это далось российскому правительству непросто – после вмешатель ства Великобритании в балканские дела авторитет России был серьезно подорван. Князь Милош Обренович не только не опирался на русскую дипломатию для решения сербских проблем, но и стал видеть в ней своего главного противника в деле достижения желанных для него целей, в том числе сохранения авторитарного правления в княжестве. Российское правительство пыталось ограничить власть князя выборным Сенатом, речь об учреждении которого шла в хатт-и шерифе 1830 г. Именно Россия настояла на внесении пункта о Сенате в султанский документ, видя в нем единственную гарантию стабильности в княжестве и его приверженности покровительствующей державе. В связи с этим спорным выглядит утверждение Р. Люшича о том, что русско-сербские отношения в 30-х гг. делятся на два периода: в первом, то есть до принятия устава 1835 г., императорский двор поддерживал князя, а во втором – оппозицию [297]. Безусловно, добиваясь от Порты издания хатт-и шерифа и берата в начале 30-х гг., русская сторона поддерживала Милоша Обреновича, но не как не ограниченного законом правителя, а как представителя сербского народа, требовавшего автономии Сербии в рамках Османской империи. Что касается отношения к личности самого князя, то на протяжении предыдущего десятилетия он ясно продемонстрировал свои авторитарные замашки, которые вызвали открытое порицание как посланников в Константинополе Г. А. Строганова и А. И. Рибопьера, так и императорского двора. Именно Россия добивалась ограничения полномочий Милоша, указывая, что личные интересы он ставит выше интересов своего народа. Российские власти опасались, что, сосредоточив в своих руках всю полноту власти, он не будет нуждаться в поддержке русской стороны и обратит свой взор к другим европейским державам. Опасения эти полностью оправдались в последующие годы.

Принятый после восстания Миленко Радойковича Сретенский Устав вызвал негативное отношение со стороны российских властей. После европейских революций начала 30-х гг. требование принятия какой-либо «конституции» выглядело достаточно радикальным и не могло найти понимания со стороны российского абсолютизма. Полностью поддержав отмену Устава князем, российский МИД в то же время не отказался от намерения ограничить его власть жесткими рамками, преступить которые не позволил бы Совет старейшин, выбираемых на пожизненный срок. Это условие имело вполне определенный смысл, поскольку советники не должны были подвергаться угрозе возможной отставки по мимолетному капризу верховного князя. При ближайшем рассмотрении требования сербской оппозиции включали в себя и статью о «собрании, состоящем из сербских властей», которая входила в турецкий хатт 1830 г. [298]Сербы-русофилы, будучи критически настроенными по отношению к княжеской власти, добивались включения положения о Совете, или Сенате, в турецкий документ, зная, что их намерения не противоречат политическим видам России.

Таким образом, тезис о «поддержке» князя или его оппозиции российским правительством требует оговорок, поскольку его внешнеполитическая программа по отношению к Сербскому княжеству оставалась неизменной на протяжении всей первой трети XIX в. Россия была заинтересована в стабильности, «нереволюционности» и прорусской ориентации сербского руководства. При этом второстепенным выглядел вопрос о том, кто именно может обеспечить достижение этой цели. В поддержку русофильски настроенных высших руководителей княжества последние десятилетия активно действовали как российские дипломаты в Константинополе, так и петербургское правительство.

Лидирующее положение России в Балканском регионе вынуждены были признать все ведущие европейские державы, однако их реакция на этот факт международной жизни проявлялась по-разному. Англия попыталась переломить внешнеполитическую ситуацию в Сербии в свою пользу. С этой задачей была связана миссия Г. Ходжеса в 1837–1839 гг., окончившаяся без каких-либо определенных результатов. Австрия, будучи крепко связанной с Россией общей целью противодействия революционным выступлениям в Европе, внешне оставалась лояльной всем русским инициативам в Сербии. Она не препятствовала деятельности русской дипломатии, взяв за правило открыто не противодействовать России на Балканах. Обе державы исходили из интересов сохранения стабильности в Сербии. С этим связано и то, что австрийские власти не откликнулись на предложение Великобритании о совместных действиях против России. Следует особо подчеркнуть то обстоятельство, что англо-русские противоречия конца 30-х гг. не прошли бесследно для авторитета России. Английское противодействие серьезно поколебало русское влияние, сыграв на самых чувствительных струнах сербского князя – вопросе о характере его власти. Этот вопрос, совпав с обсуждением конституционного акта и вызвав раскол в высшем руководстве княжества, способст вовал ориентации некоторой его части на европейские модели общественного развития. Россия, политика которой не соответствовала этому направлению, неизбежно должна была потерять привлекательность в глазах либерально настроенной сербской буржуазии. Отвергнув Устав 1835 г. и поддержав движение уставобранителей в 1838 г., Россия еще раз продемонстрировала свое намерение контролировать положение дел в Сербии и следить за тем, чтобы развитие княжества соответствовало ее внешнеполитическим ориентирам и содей ствовало укреплению ее позиций в Балканском регионе. Как и в прошедшие десятилетия, российские правящие круги пытались определять внутреннюю политику в Сербии, не принимая во внимание тот факт, что княжество, хотя и образованное при значительной поддержке России, уже начало свой путь самостоятельного развития.