Александр Лаврентьев - После Куликовской битвы. Очерки истории Окско-Донского региона в последней четверти XIV – первой четверти XVI вв.

Результатом опеки стал, что абсолютно не характерно для политики московских князей, всеми средствами стремившихся к уменьшению числа и размера уделов, территориальный рост Великого княжества Рязанского. Как выяснил Б. И. Флоря, не позднее 1448 г. пронские князья были изгнаны из своего удела и бежали в Литву, а их владения отошли дальнему родственнику, рязанскому князю Ивану Васильевичу [590], что было невозможно без санкции Москвы.

Если после 1428 г. рязанский и пронский князья были связаны неравноправными, договорами с Витовтом, согласно которым великий князь литовский получал право руководить внешней политикой и Рязани, и Пронска против как друг друга, так и против своего московского внука, Василия Васильевича [591], то с кончиной в 1430 г. Витовта ситуация для Рязани переменилась. В московско-рязанской договорной грамоте 1434 г. дяди, сидевшего в Москве Юрия Дмитриевича с рязанским племянником, Иваном Васильевичем имелся специальный пункт об установлении мира между Рязанью и Пронском: Иван Васильевич «со князем… с проньским и с его братьею любовь взял» [592]. Сам факт включения пункта о «взятии любви» в московско-рязанский договор говорит о том, что инициатором примирения выступал «дядя» Юрий Дмитриевич, и следовательно пронские князья Федор, Иван и Андрей Ивановичи были его союзниками в борьбе с племянником, Василием Васильевичем за великокняжеский стол. Не исключено, что изгнание пронских князей и присоединение удела к Рязани стало для них расплатой за нелояльность Василию Васильевичу.

«Окончательное прекращение» и без того относительной самостоятельности Рязани Д. И. Иловайский отнес к 1456 г., обоснованно связав его с переездом осиротевшего малолетнего рязанского князя с сестрой в Москву, под опеку Василия Васильевича [593]. «На грады и на власти» Великого княжества Рязанского были поставлены московские наместники, рязанская монета чеканилась от имени московского князя и по его же «слову» действовала новая администрация [594]. Эти меры, хотя и временные, безусловно, способствовали еще бо́льшему укреплению позиций Москвы в Рязанском княжестве.

Сын и наследник Василия Васильевича, великий князь московский Иван III после кончины отца в 1462 г. продолжил традицию патроната рязанской родни. Во второй половине 1463 г. опеку сняли, и восстановленный в суверенных правах великий князь рязанский был отпущен на удел. Историки до сих пор не нашли объяснения столь нелогичному, казалось, поступку московского князя, имевшего все шансы прибавить к собственным владениям и Рязанское княжество [595]. Но, судя по всему, со стороны Ивана III это был продуманный шаг.

«Опека» 1456–1462 гг. продемонстрировала высокую, если не сказать абсолютную управляемость Рязанского княжества, достигнутую, очевидно, благодаря удачно найденному компромиссу между интересами Москвы и удельного боярства. Московские «наместницы» в это время, что характерно, не присылались «на Резань» из Москвы, а набирались из местной думной аристократии [596]. Возможно, отношения московской великокняжеской власти и рязанской боярской корпорации даже были юридически оформлены какими-то письменными соглашениями.

В. Н. Татищев в сочиненном им обзоре памятников древнерусского права, «Собрании законов древних русских» когда-то отметил, что, помимо общерусских судебников существовали «законы по княжениям», и великие князья московские Василий Темный и Иван III позволили «судить по их (то есть местным) законам» в соответственно, Ростовском и Рязанском княжествах местным боярам [597].

Применительно к Ростову К. В. Баранов предположил, что речь может идти о некоем юридически оформленном документе, корпоративной грамоте Василия Васильевича ростовскому боярству с подтверждением его прежних, шедших еще с эпохи ростовской самостоятельности, прав и полномочий [598]. Если информация В. Н. Татищева верна, то, кроме ростовской грамоты Василия Темного, должна была существовать и аналогичного содержания грамота его сына, Ивана III, рязанскому боярству. Возможно, именно этот документ с неясной характеристикой «рязанская грамота с великим князем Иваном», о содержании которой, как заметил Л. В. Черепнин, «трудно сказать что-нибудь определенное», упоминает Опись архива Посольского приказа 1626 г. [599]

В обстоятельствах юридического оформления ростовской и рязанской грамот местному боярству, коль скоро таковые существовали на самом деле, однако, имелось одно серьезное различие. Если Ростовское княжество перешло под власть Москвы задолго до правления Василия Васильевича, а ростовские князья были служебными князьями московских уже в XIV в. [600], то Рязань сохраняла, пусть и формальную, независимость от Москвы, а Иван III никогда великим князем рязанским не титуловался, хотя и получил за два года до кончины по завещанию племянника, рязанского князя Федора Васильевича принадлежавшую последнему по разделу со старшим братом, великим князем рязанским Иваном Васильевичем, треть удела [601]. Так что если грамота Ивана III рязанским боярам действительно существовала, то, скорее всего, ее пожалование великим князем московским состоялось в 1462–1463 гг., перед возвращением на удел великого князя рязанского Ивана Васильевича, причем было осуществлено вопреки старому, еще в первой половине XIV в. действовавшему правилу о взаимной невыдаче князьями жалованных грамот в уделы друг друга [602].

При этом формальный суверенитет Рязани был с самого начала правления новгого великого князя подчеркнут великим князем московским красноречивым жестом. Несколько месяцев спустя, в январе 1464 г. Василий Иванович был обвенчан с сестрой Ивана III, княжной Анной Васильевной. В то же время сам брак был заключен не в Переяславле Рязанском, на родине и в уделе жениха, что было бы естественно, а в Москве, при дворе шурина: «И венчался в Пречистои на Москве в неделю о Блудном, и на тои же недели…поиде в свою отчину на Рязань и со княгинею» [603]. Кстати, первенец рязанской четы, князь Иван Васильевич, появился на свет в 1467 г. тоже, как не странно, не в Переяславле Рязанском, а в Москве [604]. Имя младенцу, который очевидно, в Москве же был и крещен, и в таком случае, восприемником его был родной дядя, великий князь московский [605], наверняка выбиралось не только в честь рязанского деда, но и московского родственника, полного тезки наследника рязанского стола.

В 1483 г. великий князь рязанский Василий Иванович скончался, и великая княгиня осталась опекуншей при неженатом Иване Васильевиче, его младшем брате Федоре Васильевиче и неизвестной по имени дочери. Московско-рязанское докончание этого же года, зафиксировавшее «куплю», речь о которой шла выше, хотя и заключалось от имени 16-летнего рязанского суверена, но, несомненно, с благословения матери.