Джалал Баргушад - Обнаженный меч

Может, салманов пастух волов потерял. Если б Салман вернулся из Базза, я бы сам пошел к нему и выбрал бы лучших волов".

Велико Кровавое поле. Нет ему ни конца и ни края. Все билал-абадцы, и взрослые и дети, хлопотали здесь. Муавия пахал на ближнем склоне. Очень ему хотелось к Бабеку, но кто же позволит отлучиться батрачонку, когда работа в разгаре.

Бабек, заскучав, достал из переметной сумы и несколько раз невысоко подбросил и поймал большой красный гранат, перекинул его с ладони на ладонь, поиграл им и подумал про себя: "Смотри, какая запасливая у нас мама, этот гранат хранила с осени до весны, чтоб на баштане стало столько же завязей, сколько зерен в гранате. Истинная огнепоклонница. Но где же она?"

Вдруг возле Родника слез показались головы волов. Бабек, привстал на носки, всмотрелся. Мать гнала четырех остророгих волов. Бабек положил гранат в сумку и радостно побежал навстречу матери. Баруменд, увидев сына, приободрилась:

— Скорее, сынок, я с ними совсем измаялась. То и знай разбегаются.

— Ничего, мама, сейчас я утихомирю их, тише коров станут.

Бабек взял у нее хворостину и сам погнал волов. Их, отъевшихся, необъезженных трудно было запрячь в соху. Ни один из них не поддавался. Их шеи, давно не знавшие ярма, покрылись складками жира, а рога торчали острые, как шила. Бабек изловчился, запряг. Но волы тянули в разные стороны, казалось, вот-вот сломают дышло. Осерчав, Бабек надавал тумаков упрямцу. Один из них рухнул на колени. Баруменд вздохнула: "Великий Ормузд, сохрани силу моего сына!"

Наконец волы смирились с ярмом.

Баруменд встала впереди за поводыря, Бабек же взялся за ручки сохи:

— Го!..

Время от времени Баруменд, глядя на солнце, шептала:

— Великий Ормузд! Придай силу рукам моего сына! Пошли урожай нашему баштану…

Волы двигались тяжело. Несколько дней назад Бабек с братьями выбросили отсюда целую кучу вырванных с корнями колючих кустов. Но и оставалось их изрядно, они-то и мешали пахать. Медленно шла работа, но небольшой участок Кровавого поля был все же вспахан. Свежие борозды лоснились под солнцем. Соха Бабека выворачивала из-под земли ржавые шлемы, а порой натыкалась "а ржавые мечи и щиты. Бабек же с головой ушел в работу и ничего не замечал, ему казалось — это камни, или корни кустов. Не останавливал его и могильный смрад, время от времени тошнотворно ударявший в нос. Его вела одна мысль: как можно скорее распахать участок.

На ближней поляне поводыри напевали:

Радости Баруменд не было предела. Она время от времени оборачивалась и любовалась сыном. "Даю новое обещание: принести пожертвование атешгяху. Загадала — если рана Гарагашги заживет скоро, отвезу целый конский вьюк хворосту, передам атешбо-ту… Сыночек мой дорогой, как повязал шерстяной пояс, так прямо во льва превратился. За любое трудное дело берется. Вот и пашет — поглядеть любо-дорого. Будто бы сто лет уже в землеробах ходит…"

Баруменд снова обратилась к солнцу, что пылало у нее над головой, и зашептала: "Великий Ормузд, сохрани и помилуй Бабека для меня!" А потом обернулась к Бабеку:

— Сынок, тьфу-тьфу, не сглазить, ты один сотне сыновей равен! Бабек не любил когда его хвалили.

— Мама, — откликнулся он, — смотри вперед. Там большой куст держи-дерева. Берегись, не оцарапайся.

— Не бойся, вижу.

Баруменд повела волов так, что куст держи-дерева оказался как раз между ними и лемех вонзился в комль. Бабек прижал соху к земле и резко приподнял. Куст был выкорчеван.

Баруменд мечтательно вздохнула:

— Это место навсегда нашим станет. Гляди-ка, сколько еще кустов осталось?

— Мама, эти оставшиеся кусты — доля твоего сыночка Абдуллы… Да, как-то мы этот участок от кустарника очищали, а Абдулла на Кровавом поле овец пас, вдруг козел заблеял. Абдулла глянул — змеи сосут овец… Схватил палку, кинулся на змей. Одна гюрза чуть было не ужалила его.

— А почему мне не сказали?

— Абдулла умолял не говорить. Дескать, если узнаешь, каждый раз будешь изводиться до его возвращения.

Еаруменд только хотела сказать: "Почему же не убили змей?" — но осеклась на полуслове. Змеи у огнепоклонников считаются священными. Убивать их грех.

Пахота продолжалась… Стая черных ворон слетелась на свежие борозды. Вороны рылись в сырой земле, добывая букашек себе на пропитанье. Неподалеку, на Золотой скале, кудахтали куропатки. С межек, заросших тмином, головчаткой и чабрецом, шел приятный запах. Иногда сверху доносился шелест крыльев. Когда тени ягнятников мелькали над волами, те испуганно шарахались в сторону, чуть было не ломали дышло.

Баруменд размечталась. Она то собирала желтые, потрескавшиеся от сладости душистые дыни, то сваливала в кучу крупные спелые арбузы. Отобрав несколько больших продолговатых арбузов, прикрывала их травой, оставляла на семена и говорила: "Бог даст, следующей весной здесь только арбузы посажу. Купец Шибл рассказывал, что в Багдаде есть большой Арбузный базар. Купцы в жестяных коробах свозят туда дыни, арбузы и торгуют с большой выгодой. Может, и мне послать Бабека в караванщики к купцу Шиблу. И он повезет в Багдад дыни-арбузы. Хорошие деньги выручит, построит себе добротный дом. Когда женится, привезет жену в свой дом". Вдруг вол наступил на ногу Баруменд. Она охнула от боли, но тут же взяла себя в руки. Махнув хворостиной над головами волов, обругала их:

— Чтоб вы сдохли!

Иногда волы опускались на колени. Уставали. Бабек, напевая песню пахаря, погонял их. Так увлекся работой, что даже не слышал как поет его молочный брат Муавия, который неподалеку тоже пахал землю. Он иногда останавливал волов, очищал сошник от набившихся в него трав, разбивал ногой комья земли, которые попадались на глаза. Старался, чтобы вспашка была как можно ровней.

— Мама, пройдем и этот ряд до конца, а там распряжем волов, пусть отдохнут малость — бедняги устали.

— Ладно, сынок. Будем живы-здоровы, урожай богатый снимем. Такой земли во всей округе нет.

Хворостина Баруменд вновь свистнула над головами волов. Они так напряглись, что дышло затрещало. Рукоять сохи задрожала под рукой Бабека, лемех зацепился за что-то. Как ни старался, Бабек не смог наклонить соху на бок. Казалось, лемех вонзился в корень гигантского дуба. Бабек, скрипнув зубами, воскликнул:

— Где ты, пророк Ширвин?!

Волы дернулись так, что чуть было не сломали дышло. Не помогло. Бедные животные высунули языки, с губ текла пена. Баруменд взмахнула длинным тонким кизиловым прутом, волы еще раз дернулись изо всей силы. В это время лемех из-под земли выволок большой труп воина в доспехах. Бабека обдало смрадом. Он, как ужаленный, отскочил и крикнул матери: