Джалал Баргушад - Обнаженный меч

Разное мнилось Афшину. Он уже раскаивался, что затеял переговоры с Бабеком. Но блеснувшую молнию возвратить невозможно. Теперь он готов был четвертовать Бабека.

Тень Баба чинара все больше сгущалась и раздавалась вширь. Прохладный ветерок шевелил листья, подобно опахалам. Последние искорки догоравшего на горизонте солнца, пробившись сквозь ветви чинара, осыпались в родник, который играл бусинками камешков и тихонько напевал. Вокруг родника зеленел мох, в котором сидела большущая лягушка, таращась куда-то и широко разинув пасть. Она напомнила Афшину Лупоглазого Абу Имрана. Он, будто бы переродившись, подстерегал Бабека. Афшин, глянув на лягушку, подумал: "Трудная это задача заманить Бабека! Гмм… Глупец, если не придешь на встречу, голова сына твоего скатится с плеч долой!"

Отражение Афшина дрожало в зеркале родника. Прихватив юстрыми, белыми зубами жидкие усы, он жевал их и сжимал отделанную каменьями рукоять подаренного ему халифом Мотасимом дамасского меча. "Гмм!.. Пусть Бабек не идет! Я не позволю, чтобы кто-то в халифате покушался на мою славу. Бабека уничтожу. Мне много чего надо высказать халифу Мотасиму".

Афшин, подняв небольшой камень, запустил им в лягушку. Камешек упал в родник, произведя слабый всплекс. Пошли круги, и вода слегка замутилась. Лягушка юркнула в воду. Афшина одолевали думы: "Бабек принимает меня за такого же глупца, что и Лупоглазый Абу Имран. Он и мою голову может рассечь в дупле Баба чинара. Да того не ведает, что я — змеиный яд, смертельный".

Вода родника снова просветлела. Афшин вновь четко увидел себя в зеркальной глади. Когда бог раздавал мужчинам лица, Афшина в левой руке держал. Его, похожее на древесный гриб, черное, холодное лицо вызывало отвращение. Казалось, брадобрей отхватил пучок волос от конского хвоста и пришлепнул к выпуклому подбородку Афшина. Глаза его так заплыли жиром, что зрачки еле виднелись. Голова будто из свинца была отлита.

Афшин мог гордиться не лицом, а ростом и осанкой. В боевых доспехах он выглядел величественно. Казалось, это не человек стоит, а высеченная из гранита статуя фараона.

Внезапно раздались шаги. Афшин так резко обернулся, что зазвенел панцирь, прикрывающий его широкую грудь. Отведя на бок меч, он величаво шагнул к дороге. Навстречу спешил безмерно преданный ему помощник.

— Великий полководец, Бабек передал, дескать, прибыть не может. Пусть не ждут меня.

Афшин рассвирепел, его грибообразное лицо перекосилось. Он, вновь сжав жидкие усы зубами, принялся жевать их и поносить Бабека:

— Ладно, Бабек! Думаешь, я — Большой Буга, или Абу Сайд Мухаммед?! Не забывай, что я — Афшин, сын исровшанского падишаха. Увидим, кто кого на плаху поведет!

Они возвратились в свой стан. Афшин приказал помощнику:

— Аида, Мухаммеда и Бабекова сына, Атара, ко мне!

— Слушаюсь, великий полководец! — помощник, сложив руки на груди, почтительно поклонился и вышел.

Афшин, уединившись в своем шатре, долго расхаживал по коврам. Он искал способа, как бы извести Бабека. А иногда жалел его: "Опомнись, такие, как ты, редко родятся, почему же ищешь смерти? На кого полагаешься?!

Ты — мечтатель, Бабек, воздушные замки строишь. Может, ты уповаешь на помющь огнепоклонников, переселившихся в Индию? Но это же неразумно — разве они, сами ищущие прибежища у индийцев, способны помочь тебе?! У тебя выбор не богат: или встать на колени передо мной, или же погибнуть. Может, надеешься на византийского императора Феофила? Разве не знаешь, что и его меч в битве я сломал? Лисья шкура должна достаться скорняку. Ты уж пеняй на себя, был бы покладистее, долго жил бы".

После того, как Афшин перевел халифское войско в город Барзенд" находящийся на берегу Аракса, военачальники днем и ночью проводили учения. Часть войска все еще сражалась в горах, прилегающих к Баззу. Ставка Афшина опять расположилась возле Баба чинара. Над шатром развевалось двенадцать черных знамен. Вокруг была воздвигнута стена живых тел и сабель. Подручные Афшина без его позволения никого не допускали к нему в шатер. Афши" держался, как древние сасанидские падишахи. Шатер его украшали разноцветные ковры Арана и Ширвана. Опоры шатра были из слоновой кости, покрытой золотыми узорами. Золотой полководческий трон Афшина стоял на белом войлоке особой выделки.

Афшин сидел на троне, закинув нога на ногу. Вел разговор с главным лазутчиком Мухаммедом и плененным сыном Бабека — Атаром. Запах крови, который шел от этого разговора, доносился в до часовых, с копьями в руках стоявших неподалеку от шатра. Афшин распалялся все пуще:

— Какой же ты мужчина, если твой отец оставил письмо твое без внимания? Ничего, теперь он сам явится ко мне на поклон!

Атар был строен и высок. Он напоминал Бабека в молодости, светлое лицо его было обрамлено юношеским пушком. Большие карие глаза были чисты. Он опустил голову и не смотрел на Афши-на. Плечи его поднимались и опускались, грудь колыхалась, как море. Он молчал, ибо был уверен, что отец не явится на поклон к Афшину.

У входа в шатер показался порученец. По лицу его угадывалось, что произошло нечто важное. На цыпочках приблизился он к Афшину и что-то прошептал ему на ухо. Афшина будто скорпион ужалил. Лицо его, похожее на сморщенный гриб, затряслось от злости. Он дернул себя за клок жестких волос, что свисал с подбородка. Глаза его уподобились каштанам, кожура которых треснула от жары. Афшин заорал на порученца:

— Пошли нарочного в Барзенд! Пусть скажет Большому Буге, чтобы тот поднял знамена. Базз должен быть взят не сегодня завтра.

Порученец, сложив руки на груди и пятясь, удалился из шатра. Афшин, вскочив с места, принялся расхаживать по шатру, заложив руки за спину. Он кусал себе усы.

— Желтый дьявол! Ничего, это тебе дорого обойдется.

— Наберитесь терпения, великий полководец, — кашлянув, вставил слово Мухаммед. — Бабек не явился — и не надо. Я сам не сегодня-завтра закую этого кяфира в цепи и представлю пред ваши очи.

Атар презрительно покосился на Мухаммеда: "Доставишь, если цел останешься!" Он беспредельно ненавидел изменника Мухаммеда ибн Баиса.

Афшин бушевал. Бахвальство Мухаммеда только подлило масла в огонь и окончательно вывело его из себя. Рукоятью меча он постучал по шлему Мухаммеда:

— Это — не голова, а панцирь черепахи. Не бахвалься! Халиф Мотасим дает миллион за Бабека мертвого и два — за живого. Я сам из своей казны отсыплю еще изрядно дирхемов в придачу. Но нет мужчины, который уничтожил бы Бабека и получил такое богатство. А ты еще задаешься!

Афшин стучал по его шлему и тот звенел, как церковный колокол. У Мухаммеда в мозгу словно бы черти в барабаны колотили. Но от страха предатель молчал.