Джалал Баргушад - Обнаженный меч

— Да, вот уже два года ты потчуешь нас пустыми посулами! Что молчишь? Знай, талдычишь: "Привезу да привезу голову Бабека". Где же голова, чего не везешь? Не хвастай передо мной, понял?

— Понял, великий полководец, — раскаяние пробормотал Мухаммед. — Наш долг — послушание.

Мухаммед с трудом изобразил улыбку, придав своему лицу приличествующее выражение. Нрав Афшина был ему известен. Малейшее возражение могло стоить ему жизни. Афшин обернулся к Атару, тронул его подбородок рукоятью меча.

— Ну, дьявол, сын дьявола, смотри мне в глаза! Халиф Мотасим дал поблажку твоему отцу. Если он сдастся, минует смерти. Может, мы проглядели, может, ты в своем письме подал Бабеку намек, чтобы он не приезжал сюда? А?

Атар незаметно усмехнулся. Он был еще смелее, чем его отец Бабек. Несмотря на то, что оказался в плену, вел себя с достоинством. Не вытерпев брани Афшина, он гордо поднял голову:

— Пусть полководец не забывает, я не выношу оскорблений. Я совершил непростительную ошибку, что не покончил с собой, попал в плен. Мой отец говорит: кто погибнет во имя свободы, тот смертью своей снискает себе вечную славу. Тем, что я еще жив, я позорю отца.

Афшин, злорадно прищурив глаза, вскинул свои редкие брови. Резко опустил меч в ножны и покачал головой:

— Ты посмотри, как говорит этот хуррамитский щенок, молокосос, что только-только напялил шерстяной пояс. Может, твой отец подослал тебя, чтобы ты убил меня? Может, ты нарочно в плен сдался? От огнепоклонников всего можно ждать. Я даже этому перебежчику Мухаммеду не верю.

Мухаммед вытянулся, словно бы копье проглотил. Он виновато молчал.

Атар застыл, как статуя. Наконец проронил:

— Полководец, вы при оружии, а я с голыми руками. Если бы и у меня на поясе был меч, я поговорил бы с вами.

Хоть Афшин и пролил реки невинной крови, он любил людей прямых и отважных. "Игид!" — подумал он об Атаре.

Афшин снова уселся на трон. Задумался. В мыслях он то сковывал Бабека и вез его в Самиру, к халифу Мотасиму, то сжигал крепость Базз, то видел себя на престоле Сасанидов. Он представлял себе, как захватывает земли халифа Мотасима, создает Сасанидскую империю, занимает Багдад, присоединяет его к Хорасану, а Самиру объявляет своей столицей. Но мысли его обрывались, когда он вспоминал, что Бабек отверг его условия…

А теперь в шатер вошел его другой помощник. Он тоже на цыпочках приблизился к полководцу, погруженному в раздумья. Что-то шепнул ему и передал письмо. Это было письмо Бабека, посланное сыну Атару. После ухода помощника Афшин, пожевывая губами, зачитал письмо вслух:

"Почему ты живым и невредимым сдался халифским псам? Если бы ты был моим сыном, то во имя нашей веры покончил бы с собой. Ты не сын мне после этого! Лучше прожить один день свободным, чем сорок лет рабом!"

Кольчуга на груди Атара заходила так, будто его душили.

"Отец не знает, что я намеренно сдался в плен, ради отмщения. Ну, ничего!"

— Что молчишь? — спросил Афшин. — Видишь, что тебе пишет твой родитель? Пишет, что ты не сын ему.

— Великий полководец, прошу вас не повторять этих слов. Знайте, что я питаю к вам уважение.

В это время раздались звуки азана.

— Храбрый юноша, — сказал Афшин, — подай-ка сюда вон те кувшины, у нас есть хорошее кутраббульское вино, а желаешь — и муганское найдется. Хоть ты и пленник, хочется мне выпить с тобой. Когда горе душит меня, вином спасаюсь не то лопну.

Атар пожал плечами, и, чуть помедлив, принес и поставил два полных кувшина.

— Извольте. Но я не буду пить.

В караульном помещении неподалеку было много мусульман, они совершали полуденный намаз. Каждый из них, расстелив коврик, бился лбом о молитвенные камни.

— Аллахуакбар, аллахуакбар!

Ратники халифа, воздав в молитвах благодарение богу, пророку и халифу, проклинали Бабека. Все умоляли аллаха:

— О невидимый глазу, уничтожь кяфира Бабека!

— О аллах, вразуми нашего полководца Афшина. Пусть прикажет нам сразиться с Бабеком по-настоящему!

— О аллах, о несокрушимый Абульфазль Аббас! Лиши Бабека счастья. Обрушь гору Базз на голову этого кяфира.

А в это время Афшин у себя в шатре под восклицания "Аллахуакбар!" распивал кутраббульское и муганское вина вместе со своим главным осведомителем Мухаммедом. Они напились так, что себя не помнили. Афшин далее шутить с Атаром начал.

— Храбрый юноша, ты — огнепоклонник, а огнепоклонники пьют хум. У нас же хума нет. В старину жрецы пили номез [145] Номез — любимый напиток древних жрецов огнепоклонников. , откуда же нам теперь для тебя раздобыть его?

— Великий полководец, — равнодушно отозвался Атар, — не надо мне ни хума, ни номеза.

Афшин запанибратски похлопал его по плечу:

— Да, храбрый юноша, этот мир — ад для невежд и рай — для жизнелюбов. Потому-то ваши единоверцы и пьют сколько влезет. А что с тобой, почему не пьешь? Выпей немного — мир не разрушится.

На самом-то деле Афшин пил не с радости, а с горя. Его недруги — Исхак и Абдулла прогудели уши халифу, дескать, Афшин хочет погубить халифат и создать Сасанидское государство. Этого исровшанца надо приговорить к смерти.

Вино ударило Афшину в голову. Он мысленно летел на свою родину Исровшану. Слышал странные голоса: "Вы знаете этого полководца? Это — сын исровшанского падишаха — Афшин. Ныне он возглавляет войско халифата, халиф Мотасим назначил его наместником Джебельской провинции. Но если он уничтожит Бабека, станет владетелем и Азербайджана, и Армении…" Земляки словно бы подзадоривали его: "Афшин, ты когда накрутишь уши дехканам [146] Дехканин — в VIII–XII вв. так называли проживающих в Азербайджане, Иране и Мавераннахре мелких феодалов и землевладельцев. , что защищают Бабека, и его дружку Сахлю? И Мазьяра, сына Гаруна, когда приструнишь?".

Мухаммед тоже выпил много, у него развязался язык. Говорил все, что взбредет на ум. Как будто это не он вовсе недавно трусил перед Афшином. Каким храбрым стал! Вот какова сила вина! Он часто наполнял кубки.

— Великий полководец, если шейх Исмаил пронюхает, что мы тут вино распиваем в то время, как мусульмане творят намаз, он наябедничает на нас халифу Мотасиму. Скажет, они такие же кяфиры, как и Бабек. Нарушают шариат.

Афшин мотнул головой и расхохотался.

— Шариат — для "железных" людей. Главный визирь халифа Гаруна, покойный Гаджи Джафар, бывало, говорил: "Для "золотых" и "серебряных" людей законы не писаны". Пусть эти слова всегда звучат в ваших ушах, законы пишутся только для "железных" людей… Я возненавидел войны. Мне осточертели сражения.

Вино преобразило Афшина, размягчило его. Перебежчику Мухаммеду тоже надоело воевать.

— Атар, — мягко произнес Афшин, — ты послушай меня! Отправляйся к отцу, я освобождаю тебя. Скажи отцу, что халиф Мотасим поставил условия. Пусть не упрямится, согласится. Так для всех нас хорошо будет.