Сергей Алексеев - Заря славянства. V — первая половина VI века

Proc. Bell. Goth. VII. 14:22; Свод I. С. 182–183; Свод I. С. 254.

Прокопий (Proc. Bell. Goth. VII. 14:22; Свод I. С. 182–183) говорит о полном сходстве внутреннего устройства словенского и антского общества. Менандр (Hist. fr. 6; Свод I. С. 316–317) упоминает антских «архонтов» в связи с событиями ок. 560 г.

Schwabenspiegel. Tübingen, 1840. S. 133–134. Очевидно, однако, что обряд непосредственно в описываемой форме связан уже с периодом наследственной власти герцогов каринтийских, христиан и вассалов «римского императора» (Священной Римской империи).

См . — Криничная. 1987. С. 195, 199.

См., например, предания о воцарении Ивана Грозного, где встречается этот мотив (конечно, никакого отношения к историческим фактам XVI в. не имеющий): Садовников Д. Народные рассказы про старину // Русская старина. 1876. № 2. С. 470; Зачиняев А.И. Об эпических преданиях Орловской, Курской и Воронежской губерний // ИОРЯС АН. 1906. Т. 11, кн. l.C. 152. В первой из этих версий царем становится тот, у кого загорится намоченная в воде свеча, во второй — тот, перед кем сама загорится лампада. Древнейшая запись относится к XVIII в. (Никифоров А.И. Русские повести, легенды и поверья о картофеле. Казань, 1922. С. 33 и след.). Здесь нет никаких реально исторических ассоциаций, обряд совершают братья-язычники в капище перед идолами, выбирая «бога и царя» — причем старший брат терпит поражение.

Ср.: Криничная. 1987. С. 197–198.

Там же. С. 203 и след, (о магических способностях царя в русских преданиях).

Козьма Пражский. Гл. 3 — впрочем, здесь, как и на протяжении всех первых глав хроники Козьмы, сказывается библейское влияние (Чехия — «страна обетованная»; Чех тогда соотносится с Иисусом Навиным, «судья» Крок — с библейскими судьями Израиля). Но князь в качестве судьи предстает и в Законе судном людем (гл. 2 и др.).

Норма сохранилась в Винодольском законе (ст. 5). На ее очень древнее происхождение указывает полное отсутствие у кого бы то ни было любых привилегий перед лицом княжеского произвола. Это явно норма не только досословного и дофеодального, но и дохристианского (специально подчеркнуто отсутствие привилегий у священников) периода.

См.: Пропп. 1996. С. 332–342; Криничная. 1987. С. 196–197.

Свод I. С. 254 (Псевдо-Кесарий). Ср. там же: С. 258. Примеч. 11.

Свод I. С. 254.

Ср.: Men. Hist. Fr. 6; Свод I. С. 316–317. Впрочем, если и толковать в этом ключе упоминание Мезамера в качестве сына Идаризия и брата Келагаста, оно все-таки относится ко времени ок. 560 г.

у черногорцев в качестве старейшины племени выступал кнез или воевода, но эти термины считались уже синонимами (Народы I. С. 490). При этом наряду с воеводой выбирался судья (см.: ЗОЦБ).

Theoph. Sim. Hist. VII. 2: 5; Свод II. С. 28–29; ср. III. 4: 7; VI. 6: 14; Свод II. С. 14–15, 18–19. Ср. также известие комита Марцеллина (Marc. Chr. А. 517) — видимо, единственное свидетельство древнего (начало VI в.) употребления этого этнонима применительно к славянам (в том числе антам?), о чем и говорит Феофилакт Симокатта столетие спустя.

В праславянском имеется целый ряд заимствований из тюркского. Большинство их носит общеславянский характер и, очевидно, относится к VI–VII вв. Не всегда, однако, можно разграничить «болгарские» и «аварские» заимствования этого периода. Среди заимствований — термины, связанные с сельскохозяйственной деятельностью (*bаrаnъ, *хrеnъ), охотой (*korgujь, «сокол, ястреб») и др. — см.: ЭССЯ.

Iord. Rom. 338; Свод I. С. 127 («булгары, анты и склавины»); Proc. Bell. Goth. VII. 14:2; Свод I. С. 180–181 («гунны и анты и склавины»); позднейшая форма «гунны, склавины и анты» у Прокопия: Bell. Goth. V. 27: 2; Hist. arc. XVIII. 20; XXIII. 6 (?); Свод I. С. 176–177, 202–205.

Несколько «запаздывает» Иордан. В его трудах, написанных около 550 г., анты как враги империи стоят впереди словен (Iord. Get. 119; Rom. 338; Свод I. С. 110–111, 127). Но он явно отражает более раннюю ситуацию, поскольку анты в 550 г. не явллись врагами империи; «свирепствовали всюду», как сказано в «Гетике», тогда только словене (нашествие 550–551 гг.).

Помимо уже приведенного известия Мараши, это еще одно его же сообщение (Дорн. С. 37) — «русы, хазары и славяне» (русы здесь, как и у ряд других авторов, появились в результате неудачного толкования кавказского этнонима «лазы», что явствует из арабского перевода жития св. Григория Просветителя — см.: Агатангепос. История Армении. Ереван, 2004. С. 302); известие Ибн Исфендийара (Новосельцев А.П. Восточные источники о славянах и Руси в VI–IX вв. // Новосельцев А.П. и др. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 362) — «хазары и славяне». Оба упоминания носят обобщенный географический характер и не связаны непосредственно с какими-либо конкретными фактами славянской истории, хотя и приурочены к событиям истории иранской. То же самое относится и к упоминанию славян у историка XI в. Балами в перечислении народов, покоренных Сасанидами (Новосельцев. 1965. С. 362).

Посредническую роль болгар при получении славянами сведений о тогдашнем «цивилизованном мире» характеризует, возможно, заимствование у них праславянского слова *kъniga, «книга» (заимствованного и самими болгарами в Закавказье — см.: ЭССЯ. Вып. 13. С. 203–204).

Как видим, нет существенных доказательств тому, что славяне были так или иначе «втянуты» гуннами в военные действия против империи (Погодин А.Л. Лекции по славянским древностям. Харьков, 1910. С. 366; Bury I.B. Ahistory of the later Roman Empire. L., 1931. Vol. 2. P. 297; более корректен А.Н. Анфертьев, полагающий, что словен «вовлекли» анты и болгары — Свод I. С. 135). Изредка встречавшийся тезис о том, что жестокости славян в пределах империи вызваны неким гуннским влиянием, основан на околоисторических мифах о «кротких» земледельцах и «кровожадных» кочевниках и не может приниматься всерьез. Подобные представления о характерах народов мы встречаем в VI в. у Псевдо-Кесария — но он как раз словен полагает образцом свирепости!

ЭССЯ. Вып. 8. С. 163.

О мифологическом образе реки Дунай у славян см.: Иванов В.В., Топоров В.Н . Дунай // Славянская мифология. С. 169–171.

К анализу привлекаются в первую очередь наиболее полные и одновременно архаичные по содержанию варианты былины — вариант из сборника Кирши Данилова (КД, № 6), ранний западноонежский вариант (Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом летом 1871 года. М. — Л., 1950. Т. 2. № 91), мезенский вариант (Беломорские былины, записанные А. Марковым. М., 1901. № 51). Другие пять вариантов былины значительно уступают названным. Одни чрезвычайно фрагментарны (восточноонежские варианты — Гильфердинг. 1949. Т. 1. № 15; Онежские былины. М., 1948. № 76; печорский вариант — Свод русского фольклора. Былины. Т. 1 (Былины Печоры 1). М., 2001. № 1), другие носят характер вторичных компиляций или личного творчества (Русские эпические песни Карелии. Петрозаводск, 1981. № 5; особенно же вариант известной сказительницы М.С. Крюковой, самый объемный из всех, — Былины М.С. Крюковой. Т. 1. М., 1939. № 39).