Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

правительство нашлось вынужденным смотреть на козацкия злодейства сквозь пальцы,

как войсковую усобицу, и готово было признать за Павлюком старшинство, как

признано за Кононовичем.

Турки не простили Полякам поддержки крымского хана. Кроме того, их раздражало

появление на Черном море новых чаек из Запорожья. Они готовились к войне, и, как

было слышно, наводили уже два моста на Дунае. Хан между тем играл двусмысленную

роль, то подговаривая Поляков к общей войне с Турками, то входя с турецким диваном

в условия на счет переселения Буджацкой Орды, и угрожая Польше вторжением. 1637-

й год был неурожайный. Дороговизна возросла до небывалой степени. Денег в

королевском скарбе не было вовсе. Не на чт5 было снарядить и одного нового полка; а

старые квартяные хоругви, не получая жалованья, жили в долг и закладывали

ростовщикам даже, свое вооружение. Вместо повиновения ротмистрам, жолнеры

бунтовали, подобно козакам, и, в виде реквизиции, грабили королевские, шляхетские и

духовные имущества.

Правительственная неурядица дошла до того, что коронный гетман Конецпольский

сделал манифестацию перед Речью Посполитою, слагая с себя ответственность в том,

что войско не выведено в поле. При таких обстоятельствах ему было не до Козаков.

Видя отечество в том положении, в каком оно было перед Хотинскою войной, он

снизошел до того, что послал к Павлюку двух ротмистров с зазывом на войну с

Турками. Но Павлюк отвечал, что козацкия знамена обветшали, что козаки

отказываются ходить в битву за шматъем, и просил прислать Запорожскому Войску

новое

211

знамя вместе с другими войсковыми знаками. На такое унижение перед

бунтовщиком Конецнольский согласиться не мог. Он обратился к частным средствам,

которыми польскорусские паны обыквенно выручали свое отечество в его опасных

столкновениях с азиятцами.

Между тем недавно приобретенный от Москвы край сделался новым источником

бедствий, угрожавших Польше со стороны её общественной разладицы. Он отличался

издавна пустынностью, как вообще были пустынны и польские, и московские окраины.

Война 1633—16S4 года заставила убраться отсюда все зажиточное, все прочно оседлое

и хозяйственное. Остались одни те подонки населения, из которых обыкновенно

вырабатывались козаки. Но лишь только польские власти заняли города от имени

своего короля, казенные, боярские и монастырские селища стали наполняться

пришельцами.

Теснимые друг другом наны выпрашивали здесь вечистые и доживотные

пожалования, а мелкая шляхта с откупщиками и арендаторами, Жидами, Армянами,

Греками, Волохами, искала у новых помещиков и державцев выгодной переуступки

владельческих прав. Чернорабочие соседних областей, привычные наследственно к

переселению в просторные, малогосиодные места на новые воли, хлынули отовсюду в

эту Канаду Речи Поеполитой, ища любезной всем бродягам украинской свободы и того

хлеба, который называется лежачим. Правительственные наны и сам король, в качестве

новых землевладельцев, покровительствовали эмиграции тем, что пе давали ходу

жалобам старых землевладельцев на зловредные для них зазывы со стороны

заднепровской братии.

Неизбежное в польскорусском обществе и зловредное можновладство готовили

таким образом новую область простонародных волнений, в придачу к давнишним

малорусским пустыням, колонизованным панами по принципу личной свободы,

которую рано иди поздно приходилось им же самим ограничивать. Эти волнения

сделались тем опаснее для польскорусской республики, что к беглецам из Земли

Королевской присоединились в Северщине беглецы из Земли Царской. Великорусские

крестьяне, слыша о безгосподном быте зарубежников, и зная прецеденты завидного их

положения, забирали у своих помещиков скот, грабили всякую движимость, иногда

убивали самих господ, и перебегали к соседней шляхте.

Таким образом, с одной стороны, приобретенный от Москвы край сделался

рассадником будущих опустошителей Польши, а съ

212

.

другой— старые польскорусские хозяйства теряли рабочую силу и приходили в

расстройство по мере того, как поселяне находили для себя выгодным и безопасным

оставлять прежних помещиков для перехода в новые панские осады. От

эмиграционных замешательств и убытков, высокие цены на съесгные припасы

сделались чувствительнее. Тесно связанные с этим финансовые затруднения

правительства отражались на сборах к войне с Турками, медленных, разорительных в

своей неправильности для всего края, и ободряли подобных Павлюку демагогов к

таким предприятиям, о которых в Московском Царстве было не слыхать со времени

изгнания Поляков.

Руководители польской цивилизации, римские клерикалы, прибавляли к этому

нестройному хору общественной жизни свою резкую ноту. Они продолжали

распространять в Малороссии господство папы, не смущаясь никакими препятствиями.

Уже в 1620 году возникнул было в Киеве иезуитский коллегиум, точно редут против

Москвы, напоминавшей о древней отчине своих государей самим вопросом атаману

Сагайдачного, Одинцу. Появление восточного патриарха Феофана с его московскою

миссиею и смелое восстановление православной митрополии в виду униатской

заставили иезуитов отступить в ранговое имение киевских бискупов, Хвастов, чтобы

оттуда вновь шагнуть на киевские высоты в 40-х годах того же столетия. Но зато город

эпического русского князя Игоря, отбитый у Москвы Владиславом IV, показался им

столь же удобным стратегическим пунктом, как и древний Полтеск, отнятый у неё

Стефаном Баторием. Иезуитский коллегиум, памятный доныне в названии урочища

Кляштором, украсил живописный наш Новгород-Северск.

Вместе с тем просветители Польши нашли возможным завести такую же фабрику

папистов и на древнерусских берегах Альты, в столице нового козачества, Переяславе.

С 16S1 года обширная Вишневетчина, обнимавшая Малороссию цепью городов и

сел от Карпат до Путивля, сделалась таким же достоянием римского папы, как и

владения наследников Князя Василия. Князь Иеремия Корибут Вишневецкий, в

качестве просвещенного католика, презирал монахов и монахинь, которых бывший

печерский молчальник, Исаия Копияский, водворял в , его заднепровских владениях,

но предвидя его ренегатства, Вишневецкий терпел их только ради своего родственника

Петра Могилы, который для Римской Курии был spes magna futuri *). Когда честные

игумены

*) Великая надежда будущего.

.

213

обращались к нему с просьбами и жалобами, он отвечал им с пренебрежением, и