Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

арцыбискупами постановил на сейме уничтожить православную веру в Польской и

Литовской земле, обратить православные церкви в римские костелы, упразднить

монастыри и вывести русские книги; будто бы Петр Могила отпал от христианской

веры и благословлен от римского папы в патриархи; причем будто бы Могила дал

польским панам и арцыбискупам клятву сохранять один вид христианской веры, а

между тем христианскую веру своим учением попрать и всю службу церковную вместе

с римскою верою уставить по наказу римского папы.

Казалось бы, козакам, столь тесно связанным, судя по некоторым их

демонстрациям, с церковью, следовало бы, при сем удобном случае, упомянуть об

опасности, грозившей православию.

26

202

.

Но они, во всю войну 16S7 и 1688 годов, ни в просьбах на сейм, ни в жалобах,

подаваемых королю и коронному гетману, ни даже в сношениях с частными лицами, не

обозначили черты, которою обыкновенно характеризуют у нас козацкие бунты. Между

тем это была первая козакошляхетская усобица, о которой дошла до нас, игрою случая,

весьма обильная переписка не только Козаков с их противниками, но также и людей,

посторонних козацким интересам, однакож интересовавшихся вопросами церкви и

экономическим бытом польскорусского общества в Малороссии.

Совокупность всех оффициальных и частных письмен десятилетней эпохи,

предшествовавшей бунту Хмельницкого, представляет борьбу малорусского

духовенства и малорусских мещан с папистами за религиозные и экономические

интересы церкви с одной стороны и борьбу землевладельцев с разбойно-номадным

элементом за успехи сельского хозяйства—с другой. Козаки в глазах не только

католической, но и православной шляхты, являются, если не наемниками воюющих

между собою светских и духовных панов, то партизанами какого-нибудь атамана,

который сзывал их под свой бунчук, то против оплошных Татар и Турок, то против тех

властей, которые не давали им свободно заниматься добычным промыслом. По

отношению к Полыпе, они являются такими точно удальцами и разбойниками, какими

были Хлопки Косолапы по отношению к Москве, с тою только разницею, что

единоначальный характер московского общества не допускал домашней орды

образоваться в подобие вольного рыцарства ни по украйнам государства, ни на Дону.

На просьбу реестрового козачества о расширении прав его последовало решение,

показывавшее, что правительство не намерено потворствовать ему ни в чем. По

исчислению „скарбовых людей®, козакам следовало доплатить жолд за три, а не за

четыре года. Именем короля им отказывали в позволении брать с заводов запасы для

артиллерии, отказывали в праве покупать в городах места для поселения и в праве

заводить собственные винокурни и пивоварни; наконец, объявили, что в козацкий

реестр будут вписываемы только люди, аттестованные панами старостами, и сделали

козакам выговор за то, что они своевольно селятся в Корсуни, возбуждая в своем

войске неудовольствия на распоряжения местного старосты.

Озлобленные таким решением козаки собрали в апреле 1637 года раду между

Русавою и Кагарлыком. Перед созванием рады

.

203

пущена была по всем козацким околицам „поголоска*, будто бы король будет

воевать с турецким султаном, и для того призовет на службу всех желающих сделаться

козаками. Охотников до козацкого промысла было в Малороссии так много, что в раду

собралось более 10.000 человек, и эти десять тысяч угрожали превратиться в двадцать,

в тридцать и более.

Королевские коммиссары, подольский воевода Станислав Потоцкий и черниговский

подкомории Адам Кисель, предупреждая разлив козачества, поспешили явиться среди

рады с скарбовым писарем, который привез наконец козакам жолд. Но они тотчас

заметили, что недоплата жолда служила реестровикам только предлогом к бунту.

Козаки грозили двинуться всею своею массою на Запорожье. Козаки готовились

оставить Королевскую Землю совсем и переселиться в Землю Царскую. Козаки

требовали, чтоб им вернули Корсунь для помещения войсковой арматы, и не хотели

возвратить четырех захваченных в Киеве пушек.

Коммиссары отклонили их требование советом — обратиться вновь к королю с

просьбою об их нуждах на ближайшем сейме, так как инструкция уполномочивала их

(коммиссаров) только на приведение Запорожского Войска в порядок. Они показывали

козакам отсчитанные уже деньги, и велели произнести присягу согласно Курѵковской

коммиссии. Но тут поднялся новый ропот. Довольно уже мы присягали*! кричали

козаки. „Довольно уже мы выполняли всего такого и теперь выполняемъ*!

„Паны молодцы* (сказал им тогда Потоцкий) „не доводите Речь Посполитую до

крайности. Если еще однажды обнажит она против вас меч, то обнажит его с тем, чтоб

изгладить и самое имя ваше. Пускай лучше эта земля заляжет у неё пустырем, пускай

лучше водятся здесь дикие звери, чем бунтующая чернь. Начать мятеж вы, пожалуй,

начнете, но до предположенной цели не доведете никогда. Не грозите нам тем, что

уйдете на Запорожье. Здесь в Украине останутся ваши жены и дети, да и сами вы долго

оставаться за Порогами не можете. Рано или поздно, но принесете наконец головы под

саблю Речи Посполитой. Напрасно также грозите вы изменить королю и переселиться

в другие места. Отчизна ваша— Днепр. Нигде вы не найдете другой такой. Дона и

сравнивать нельзя с Днепром, равно как и тамошней неволи с здешнею свободой. Что

рыбе без воды, то козакам без Днепра; и чей Днепр, того и козаки должны быть вечно*.

204

.

После такой речи, коммисары попрощались с козаками, и объявили, что

возвращаются к королю с деньгами и с донесением об их бунте.

„Это убеждение", писали они в своей реляции, „так размягчило варварские сердца,

что у многих Козаков полились слезы. Одни пьяницы остались непреклонными.

Старший их, хотя простой, но трезвый и скромный человек, положил булаву и

комышину, знаки своей власти, поклонился всему войску, пожелал ему лучшего

согласия под начальством более счастливого вождя, и удалился из рады“.

Козаки разделились на партии, и спорили одни с другими от утра до вечера.

Наконец упросили Томиленка вернуться на свой пост, присягнули по всей форме, и

тотчас же одного бунтовщика, какогото Грибовского, приковали к пушке. Но сторбжа

освободила узника и вместе с ним ушла за Пороги.

Там находился глава мятежной партии, Павлюк, дававший камертон козацкой раде.

Недели через две он сделал набег на Черкасы, овладел войсковой арматою, и увез ее на

Запорожье. Таким образом уплата козакам жолда и торжественная присяга на