Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

хозяйственная шляхта. Они приветствовали Потоцкого искренно.

С одинаковой искренностью приветствовал его и митрополит Петр Могила, в

качестве архипастыря, но нуждающагося больше в козацких „слезных мольбах об

успокоении древней греческой церкви", и в качестве хозяина, терпевшего в

наследственных и ранго -церковных имениях своих козацкия буйства наравне с

экономистами светскими. Могила поспешил поздравить коронного полевого гетмана с

победой у него на дому, а могилинские коллегианты сочинили в честь кумейского героя

латинскую оращию, превратив Павлюка в Катилину.

В следующее затем утро, схваченные за Днепром бунтовщики, Кизим и его сын,

были посажены на кол среди киевского рынка, а их сообщнику, Кущу, отрублена

голова. Павлюка иТомиленка Потоцкий отослал в Варшаву.

По праву победителя, он отправил в свои замки взятые у Козаков пушки, в числе

которых находились и заслуженные некогда козаками у немецких императоров. На

одной из них была цадпись: Ferdinandqs me fecit (может быть, памятник поражения,

.

239

в сообществе лисовчиков, чешских утраквистов); на другой: Rudolphus Secyndus

Imper.; на третьей: Rudolplms Secundus Imperator, Bogemiae Rex etc.; на четвертой была

арабская надпись; на пятой не было никакой надписи. Шестую пушку Потоцкий

возвратил киевской мещанской муниципии, так как она была из числа киевских,

захваченных козаками на Кодаке; седьмую подарил своему сподвижнику, коронному

стражнику Лащу Тучапскому, а восьмую позволил удержать у себя реестровикам.

Но беспокойства, возникшие за Днепром, показывали, что торжество противников

козатчины было преждевременное. Королевские коммиссары, Адам Кисель и

Станислав Потоцкий, с нетерпением дожидались верных вестей из Запорожья. Туда

давно уже было послано несколько Чигиринских Козаков с универсалом, который

объявлял о поражении бунтовщиков под Кумейками, об осаде Боровицы, о выдаче

Павлюка и Томиленка с двумя другими козацкими вождями, и приглашал всех, кто

дорожит козацким званием, покориться правительству, по примеру городовых

реестровиков. Посланцы не возвращались. Отправлены были другие,—и другие

пропали без вести.

Между тем по Украине разнесся слух, что Скидан и Чечуга собрали вокруг себя

тысяч пять отважных людей на днепровских островах, и готовились к морскому походу

по первой весенней воде, с тем, чтобы, вернувшись из похода, вторгнуться в

королевские и панские имения. Поразили эти слухи Киселя и Станислава Потоцкого,

тем более, что, как они писали, „еще не слеглись могилы кумейские, и в недрах

Украины сидели творцы этих могил, готовые подавить всякое волнение черни".

Но причины глухого внимания окозаченной массы были очевидны. С одной

стороны наши монахи, пугаемые сомнительными действиями Петра Могилы и

подстрекаемые партиею Копияского, готовились уходить за московский рубеж со всею

движимостью и даже с монастырскими крестьянами, чтобы спастись от

насильственного обращения в унию и латинство. С другой, раздраженное козацкими

разбоями и святотатствами католическое духовенство, предупреждая события,

хвалилось недалеким торжеством „истинной" веры над греческою схизмою, и ободряло

такое же бравурство со стороны расквартированных по Заднеприю жолнеров, которые,

в своих попойках и в драках с козаками, являлись борцами за католичество, тогда как

наши пьяницы горланили про свое „благочестие".

240

.

Сидящие на кольях мертвецы отнюдь не уменьшали раздражения ни в духовенстве,

ни в мирянах,—тем более, что настроенные своими исповедниками жолнеры

указывали на них православникам, как на вывеску зловредной схизмы. На свою беду,

ксендзы и ярые паписты вообще своими россказнями делали из казненных злодеев, в

глазах нашей черни, праведных мучеников. Во многих городах, козацкия головы,

выставленные на позорных столбах, среди рынка, неизвестно как исчезали. Розыски и

допросы по таким случаям вели вовсе не к тому, к чему были направляемы. Но

королевские коммиссары поняли это только весною 1638 года. Покамест, они все еще

надеялись уладить дело посредством преследования строптивых и благосклонного

обращения с людьми покорными.

Произведя тщательную ревизию по всем семи полкам, так чтобы никто не вписался

под именем убитого, или чтобы сып падшего бунтовщика не занял места своего отца,

коммиссары открыли, что число реестровиков убыло с прошлого года всего только на

1.200. Реестровикп воспользовались этим открытием, чтобы весь бунт взвалить на

выписчиков, которые де насильно вовлекли их в войну с панами. „Нетъ®, отвечали им

коммиссары, „мужики не бунтовали бы, когда бы вы их к тому не подстрекали.

Поднявши мужиков, одни из вас поджидали дома, как им послужит счастье, а другие,

явившись на конях под Кумейками, разбежались в наших глазахъ®.

Уличенные в недавней измене реестровики кричали, что не желают больше

подвергаться кровавой каре и докорам из-за изменников и своевольников и дали новую

торжественную присягу в том:

чтобы не изменять правительству и не поднимать на него руки;

не посягать на жизнь старшин, и не сзывать Козаков в черную раду;

не ходить за Пороги и на Черное море без воли коронных гетманов, сжечь все чайки

и истреблять всех бунтовщиков.

Последняя статья присяги была всего важнее для правительства. Немедленно были

разосланы приказания схватить мятежников, укрывающихся в Полтавщине, и в том

числе славного в наших летописях Остряницу. Но Остряница подкупил и местных

урядников и прикомандированных к ним Козаков. Его представили умирающим, даже

покойником, и дали ему возможность выйти за московский рубеж со всем родом своим

и со всеми своими соумышленниками, причем бунтовщики угнали в придонецкия пу-

.

241

стыни и всю слободу, в которой гнездились. А сыщики, понаделавши тревоги среди

местного населения и вынудив у многих зажиточных людей окуп, расположили умы

вовсе не в пользу правительства

Между тем коммиссары, воображая, что решимость Козаков разорвать связи с

мятежниками, не уступит новым соблазнам, отправили их на Запорожье, под

начальством Ильягаа Караимовича и полковника коронного войска, Мелецкого, придав

последнему значение королевского коммиссара. В городах оставили па страже только

по сотне Козаков из каждого полка. Полки Чигиринский п Белоцерковский

предназначались оставаться за Порогами для содержания очередной стражи; но голод

не позволял собрать съестпых припасов разом на все время очередной стоянки, то есть

на три месяца, и потому было приказано им явиться под Крылов только в половинном