Пантелеймон Кулиш - ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 1 )

составе.

Прибыв к ознаменованному уже Павлгоковтципою Микптину Рогу, где кочевала

запорожская вольница, Мелецкий послал в Сечь универсал, приглашавший

проживающих там реестровиков воспользоваться королевскою милостью, по примеру

их украинских братий, а окозаченной черни, бежавшей из королевских и панских

имений, дозволявший свободно вернуться домой со всею своею добычей. Б противном

случае универсал грозил лишить жизпи оставленных ими в Украине жен и детей.

Сколько известно из актовых кпиг и других точных свидетельств, подобные угрозы

никогда по были приводимы в исполнение; но они давали такое убедительное

основание для сочинителей ложных слухов о ляптсской тираннип, что зтп слухи и

теперь еще кажутся справедливыми людям несведущим и несообразительным.

В настоящем случае опи оправдывали распространяемые умышленно за Порогами

рассказы об избиении козацких поселений в Корсуни и других городах и селах но реке

Роси. Озлобленные и без того сечевики приняли универсал Мелецкого с яростью,

изорвали в клочки, и приковали посланцев к пушкам.

Прождав несколько дней ответа в своем стану, Мелецкий нашел однажды утром на

берегу Днепра угрожающее письмо. Оно подействовало, точно чары, на реестровиков,

боявшихся запорожского террора пуще всякой грозы со стороны

правительстваРеестровики перебегали в Сечь толпами, а в стану Мелецкого

происходило такое волнение, что он и его товарищ Нльяш боялись очутиться в плену у

собственных подчиненных.

31

242

.

Воду в Днепре между тем „пустило*, а с весеннею водою ожили самые дерзкия

надежды запорожской вольницы. Мелецкий от 28 февраля (10 марта) писал к

Станиславу Потоцкому, чтоб он разослал по украинским городам предостерегательные

универсалы п спабдил города стражею, которая бы не пускала к низовцам ни съестных

припасов, ни вспоможений, „потому что те, которые кочуют за Порогами" (говорил он),

„руководят всем бунтомъ".

С своей стороны Ильяш Караимович послал гонца „вскачь" с универсалом ко всем

атаманам и товариществу, оставшимся дома, чтоб они, под опасением смертной казни,

до возвращения войска из похода, ниодного человека не пускали для рыбного

промысла ни за Пороги, ни на Дон, ни на другие речки. В то же время он умолял

гетманского наместника в Украине, чтоб он приказал всем старостам и подстарбстиям

удерживать народ от побегов на Запорожье, и не пропускать туда никаких съестных

припасов. Он был уверен, что запорожцы изменят сами себе, когда у них не станет чем

питаться.

Станислав Потоцкий немедленно разослал строгие универсалы, грозившие

конфискацией имущества и смертною казнию тем, кто будет посылать на Низ борошно

и другие нужные для войска припасы. Вместе с тем он поставил сильную стражу в

Чигирине и в Кременчуге, которого никто не мог миновать, идучи за Пороги ни водою,

ни сухим путем: ибо там Днепръ" (писал он в реляции) „идет уже в речки". Одна была

беда, что на вопросы, как поступать здесь в предстоящих событиях, от коронных

гетманов получались ответы весьма нескоро. Там были свои причины медленности, о

которых было неудобно даже выражаться иначе, как пословицами.

Между тем по Украине разнеслась (распущенная, без сомнения, с умыслом) молва о

поражении верных правительству Козаков на Низу, и долетела в одну сторону до

пограничных московских воевод, которые уведомили о том своего царя, а в другую—

до коронных гетмапов. Всего сильнее действовала она на украинских мещан и

мужиков, которые страдали от жолнерских постоев. Охранители безопасности Речи

Посполитой, своим самоуправством, бравурством, своими упреками в измепе,

придирками к заподозрентшм людям ради подарков и в особенности „непочестными

речами" с женщинами (в которых издавна были грешны и запорожцы) накликали на

свое государство опасность горше прежней.

.

243

Кто прежде и не думал бунтовать, и тот желал теперь низовцам успеха, склонял в их

пользу мнение близких к себе людей, и уходил за Пороги от действительной ИЛИ

кажущейся беды. Озлобленных людей в Украине прибавлялось; расположенных в

пользу порядка и закона уменьшалось. Перед жолнерами п местными властями все

сохраняли вид покорности. Перед вечистыми панами, старостами, державцами и

дозорцами разных имений чернорабочие не высказывались. Но бегство на Запорожье

усиливалось; беспокойство шляхетского сословия вместе с духовными папистами

возрастало, и, можно сказать, в самом воздухе ощущалось уже дыхание нового бунта.

Возвращение реестровиков из похода не восстановило в простом народе ни охоты к

мирным занятиям, ни уверенности, что села и города, объедаемые жолнерами, не

подвергнутся мстительному набегу Запорожцев. Тревожные слухи предупреждали

события. Начальники военных отрядов, разбросанных по зимним стоянкам между

Нежином и Чигирином, бросались опрометью защищать пограничье от вторжения

козацкой орды. Но козацкая орда нигде, покамест, не появлялась.

В начале апреля, Станислав Потоцкий получил известие, что за Ворсклом

собралось до 3000 иизовцев, u покушается на пограничную от Московского царства

крепость Гадяч, чтоб овладеть тамошними пушками. Гадячские урядники умоляли

Потоцкого спасать их город. Потоцкий поднял на ноги все свои хоругви; велел и

Ильяшу двинуться с реестровиками к Гадячу. Но оказалось, что несколько десятков

Козаков, бежавших за московский рубеж, угнали в Вишневетчине стадо рогатого скота,

и весть об этом, переходя из уст в уста, выросла до громадных размеров.

Но в отсутствие Станислава Потоцкого, Нежин обнаружил, что в нем есть люди,

готовые затеять новый бунт. Па рынке перед замком, выставлено было на столбах

несколько козацтшх голов. Ночью кто-то снял эти головы, и замковая сторожа слышала,

как бунтовщики, вместо бубнов, стучали в пустые бочки. Но слухам, в ту же ночь

собралось 200 гультаев, и вышли было на грабеж панских имений, но, заслышав о

возвращении Потоцкого, вернулись в город „мелкими червячками®. Вследствие

розысков о похищенных головах и злонамеренных гультаях, было набито битком три

тюрьмы подозрительным народом. Неизвестно, как с этим народом поступлено, но

достойно замечания, что один при-

244

.

ходский дьяк, обвиненный в похищении козацких голов, оправдан только потому,

что присягнул в своей неповинности.

Адам Кисель ездил в это время в Варшаву на сейм, перед который был представлен

знакомый уже сеймующим панам Павлюк вместе с Томиленком и еще двумя

соучастниками козацкого бунта, которых имена остаются нам неизвестными. Кисель