Леонид Васильев - Древний Китай. Том 2: Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

В 527 г. до н. э., когда в домене Чжоу умерла жена вана, Му-хоу, представитель Цзинь был единственным, кто приехал без подношения по этому случаю. В ответ на выговор вана цзиньский Шу Сян возразил, что вану следовало бы думать о трауре, а не о выгоде, да и вообще подношения по случаю траура делать не принято, это не соответствует церемониалу, который сын Неба должен был бы знать лучше всякого другого [114, 15-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 657 и 660]. В этом высокомерном высказывании явно сквозило неуважение к чжоускому вану, которое могло себе позволить лишь царство, имеющее в Поднебесной исключительный статус. Однако реальные позиции Цзинь уже давно, как о том упоминалось, не вполне соответствовали этому статусу, хотя он формально был подтвержден и всеми силами поддерживался в самом Цзинь. Об этом убедительно свидетельствуют материалы «Цзо-чжуань».

Весной 526 г. до н. э. Ци выступило против маленького южного соседа Сю и получило от этого княжества в качестве контрибуции бронзовый трипод. Комментируя эти события, луский сановник Шу-сунь Чжао-цзы подчеркнул, что беда малых княжеств в том, что в Поднебесной уже нет настоящего лидера [114, 16-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 661 и 663]. И хотя это высказывание можно расценить и как недоброжелательный выпад против Цзинь, оно в какой-то мере отражает истинное положение дел. И уж кто-кто, а луские сановники знали это едва ли не лучше всех, ибо именно Jly то и дело оказывалось замешанным в событиях, требовавших вмешательства Цзинь. Когда в том же, 526 г. до н. э. луский правитель возвратился из Цзинь, где его едва ли не силой задержали, дабы он принял участие в похоронах скончавшегося цзиньского Чжао-гуна, сопровождавшие его луские сановники подробно рассказали о той смуте, которая возникла в Цзинь после смерти правителя и в ходе которой сыновья умершего боролись за власть. Возникший в связи с этим раздор в доме правителя был погашен шестью влиятельными цзиньскими цинами, причем именно это обстоятельство, видимо, и побудило лусцев заявить, что дом Цзинь клонится к упадку, тогда как роль шести важнейших кланов в этом царстве заметно возросла [114, 16-й год Чжао-гуна; 217, т. V, с. 662 и 665; 103, гл. 33 и 39; 71, т. V, с. 78, 179].

Разумеется, выход на передний план шестерых влиятельных кланов еще не означал упадка влияния Цзинь, ибо кланы в конечном счете тоже радели за это влияние. Но сам по себе факт был тревожным, тем более что новый цзиньский правитель Цин-гун (525–512 гг. до н. э.) не только не сумел противостоять натиску могущественных кланов, но, напротив, способствовал еще большему их усилению [103, гл. 39; 71, т. V, с. 179]. Этот же процесс продолжался и при его сыне Дин-гуне, процарствовавшем 37 лет (511–475 гг. до н. э.), на протяжении которых царством управляли скорее могущественные кланы, нежели он сам. Но, несмотря на это, Цзинь на рубеже VI–V вв. до н. э. представляло собой по-прежнему крупнейшее из чжоуских царств, с которым вынуждены были считаться остальные, в том числе и сильные его соперники.

Лy, как не раз говорилось, было средним по размеру царством, но авторитет его благодаря Чжоу-гуну был весьма высок. Как и Сун, оно занимало особое положение в Чжунго. Но после 562 г. до н. э., когда Лу было фактически поделено между тремя влиятельными кланами, тогда как на долю остальных кланов, включая дом гуна, пришлось весьма немногое, ситуация заметно изменилась. Малолетний Сян-гун превратился в марионетку и в этом незавидном качестве просуществовал до своей смерти в 542 г. до н. э. Преемником его стал Чжао-гун (541–510 гг. до н. э.), который взошел на трон в 19-летнем возрасте и мог бы считаться вполне взрослым, если бы не его прирожденная инфантильность, по словам Сыма Цяня, «детский характер», «много ребяческого» [103, гл. 14 и 32; 71, т. III, с. 188–190; т. V, с. 78]. Насколько можно судить по данным «Цзо-чжуань», выбор Чжао в качестве преемника Сян-гуна вызвал споры среди луских сановников. Один из них, My Шу, заметил, что юноша явно не годится для трона, ибо в дни траура ведет себя необычно и выглядит вполне довольным. Возможно, это было как раз результатом отмеченной в источниках инфантильности Чжао. Но не исключено, что именно это и обусловило выбор самых влиятельных сановников, в частности Цзи У-цзы, который на нем настоял [114, 31-й год Сян-гуна; 212, т. V, с. 560 и 563–564; 103, гл.32; 71, т. V, с. 78]. Из последующих сообщений источников не вытекает, что Чжао чем-то напоминал, скажем, блаженного царя Федора Иоанновича. Быть может, со временем инфантильность ушла в прошлое, а тяжелая доля, выпавшая на его плечи, научила его уму-разуму. Однако произошло это не сразу.

Цзинь относилось к Лу, несмотря на казусы вроде аннексии района Юнь у княжества Цзюй во время совещания министров в Го, с большим почтением. В источниках повествуется о том, что цзиньский сановник Хань Сянь-цзы, посетив Лу и неправильно назвав две горы (их наименования были табуированы, ибо совпадали с именами двух древних луских правителей), стыдился своей некультурности, нехватки знаний [85, с. 174; 29, с. 229]. Сообщается также, что сын Хань Сянь-цзы, Хань Сюань-цзы, прибыв с визитом в Лу в 540 г. до н. э., был восхищен лускими архивами и хроникальными записями, сохраняющими память о Чжоу-гуне. Но все это относилось к царству Лу, а не к его правителю Чжао-гуну. Стоит заметить, что Хань Сюань-цзы имел дело с принимавшим его Цзи У-цзы, с которым он легко нашел общий язык [114, 2-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 582–583]. Что же касается луского Чжао-гуна, то упоминаний о встрече с ним в «Цзо-чжуань» нет. Возможно, это следует понимать как проявление неуважения цзиньского сановника к лускому правителю. Это предположение косвенно подтверждается сообщением Сыма Цяня о том, что уже в следующем, 539 г. до н. э. цзиньский Пин-гун отказался принять луского Чжао-гуна, что в Лу было расценено как позор для царства [103, гл. 32; 71, т. V, с. 78].

Не вполне ясно, откуда взял свои сведения Сыма Цянь. В «Цзо-чжуань» об этом не упомянуто [114, 3-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 585–591]. Но его сообщение вписывается в длинный ряд примеров неуважительного отношения к лускому Чжао-гуну. Позже для этого были основания, но чем был мотивирован отказ принять Чжао-гуна в 539 г. до н. э., неясно. Разве что сыграла свою роль инфантильность правителя, еще не исчезнувшая и, возможно, бывшая притчей во языцех? Как бы то ни было, но неуважительное отношение к лускому Чжао-гуну существовало. Именно он, Чжао-гун из Лу, был единственным, кто прибыл на праздник в Чу в связи с окончанием строительства башни-замка Лин-ваном. Именно ему Лин-ван вначале сделал подарок, а потом вынудил вернуть его, чего с уважаемыми людьми, тем более правителями, обычно не делают [103, гл. 33; 71, т. V, с. 78].

Когда Чжао-гун в 537 г. до н. э. все-таки был принят в Цзинь, он тщательно следил за соблюдением всех норм церемониала и не допустил ни одного промаха, о чем после его отъезда говорил цзиньский Пин-гун со своим приближенным. Однако собеседник правителя тем не менее заметил, что в правила поведения входит не только церемониал и что Чжао-гун, будучи прихлебателем в собственном царстве, где он не в состоянии навести порядок и реализовать свою власть, не может претендовать на уважение к себе [114, 5-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 601 и 604]. Видимо, это мнение возымело свое действие. И когда в 530 г. до н. э. Чжао-гун вновь вознамерился посетить Цзинь, его там снова не приняли [114, 12-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 636 и 639]. Весной 521 г. ситуация повторилась. В Лу прибыл с визитом цзиньский посол, которого встретили недостаточно почтительно, приняв не по рангу (он был приравнен к послу из Ци, на что обиделся, заметив, что Цзинь важнее Ци и что его поэтому нужно встречать с более щедрыми подношениями, что и было в конечном счете сделано). А когда в конце того же года Чжао-гун вновь направился с визитом в Цзинь, его снова не приняли [114, 21-й год Чжао-гуна; 212, т. V, с. 686 и 689; 103, гл. 32; 71, т. V, с. 78]. Чжао-гун не мог не знать о казусе с цзиньским послом весной, но все же поехал в Цзинь. Поехал явно не от хорошей жизни: только из Цзинь он в его нелегком положении бесправного пенсионера в собственном царстве мог ожидать реальной помощи. Чжао-гун явно надеялся на такую помощь — но не получал ее. Цзинь было сильным и влиятельным царством, но правители этого царства столь же явно не желали вмешиваться в чужие дела. Между тем ситуация в Лy неожиданно резко обострилась, так что Цзинь уже не могло оставаться в стороне.