Владимир Колесов - Мир человека в слове Древней Руси

В древнейших славянских переводах слово сердоболя заменяло слова ближикъ или ближьний на месте латинского ргоximus "ближайший, наиболее важный" или греческих syggenés "родич", homophýlos "одного рода-племени"; так и говорили: «от сердоболя и от домашнихъ» (Срезневский, III, стб. 881). Сердоболя — тот, о ком сердце болит, который в мыслях твоих всегда с тобой.

Были и другие обозначения крайне близкого человека, ближайшего по крови и духу. Так, греческое gnḗsios "кровный, родной" переводилось в разных текстах как ближьнъ и как присьнъ. Слово присный "истинный" того же корня, что истъ, откуда позже истина. В «Сказании о Петре и Февронии», записанном в начале XVI в., присный братъ — единоутробный брат (от одной матери), для древнего русича ближе такого человека никого не могло быть.

Если все подобные слова, впоследствии утраченные или замененные другими, собрать вместе, окажется, что в выражении понятия о близком постепенно происходило отстранение от кровного в сторону ближнего: от родича — к знакомцу, соседу, спутнику. Сердоболя или искренний сменились сначала словом подругъ, а ведь обозначает оно того, кто «идет за другом», следует ему и тем самым связан с ним. Друг уже не всегда "родич по крови", но скорее "близкий по праву дружбы"; в конце концов и оно заменяется словом ближний. Известно мнение, что искрьнъ в книжном языке X в. означало, вероятно (как и в новоболгарском языке), "откровенный, дружественный", а ближьнъ — "родственный" (Толк. Феодор., с. 158); вполне возможно, что и наоборот, потому что такое значение слова искренний, как "откровенный", еще не известно древнему славянскому языку. Искренность понималась тогда не в отношении к слову и речи, а применительно к делу. «Не покаявшеся же искрѣнѣ к богу, потрѣбиша тѣхъ» (Пандекты, л. 200 б); искрѣнѣ в болгарском переводе заменено словом прилѣжнѣ (что больше соответствует греческому оригиналу); в XII в. На Руси искренность понимали еще как простую прилежность(но «прилежат» делу, а не слову).

Интересно, как понимается выражение «ближние свои» в «Повести временных лет». В ней есть указания на то, что ближика или ближьний — родич, а не сосед. Окончательный текст «Повести» сложился к началу XII в., но только четыре раза упоминаются в ней наши слова — в двух договорах Руси с греками. В 945 г. за убийство человека некие «от ближнихъ убьеного да убьють и его» (Лавр. лет., л. 13), а если смертью отомстить не удастся, и убийца сбежит, «да възмуть имѣнье его ближьнии убьеного» (там же, л. 136). Ближние должны также возместить утрату родича за счет имущества убийцы. В договоре Олега 911 г. специально оговаривается; «Аще кто умреть не уря[ди]въ своего имѣнья, ци своихне имать, да възратит имѣние к малым ближикам в Русь» (Лавр. лет., л. 18Р), в другом случае подобный ближика именуется как ближний (Лавр. лет., л. 17 Р). Оба текста переведены с греческого и выражают принятую в средневековой Европе систему имущественных расчетов. Выражение малый ближика соответствует формуле agnatus proximus (Дьяконов, 1912, с. 22) и обозначает ближайшего родственника по отцу (или самого значительного из них). Ближние — это несомненно род, родные. В договоре с греками 945 г. говорится о мести от ближних(что выражает еще родовые отношения в обществе), а в древнейшей «Русской Правде» начала XI в. мстят уже только ближайшие родственники, т. е. семья, а не род (Тихомиров, 1941, с. 53). В самой же летописи под 1071 г. перечислен тесный круг семьи: мати, сестра, дети. Это уже не род, не ближние — это близкие. Но и ближние еще очень долго оставались близкими, поскольку они обладали правом наследования и кровной мести. Ближние твои за кровь твою мстить не станут, они довольствуются имуществом — «обидой». Согласно «Русской Правде», сирот отдают «на руцѣ» самому ближнему по родству: «кто имъ ближей будутъ» — очень конкретное представление о родстве как о чисто пространственном отношении. На то, что первоначально ближьнии — действительно родичи, указывают сочетания слов, возможные в древнерусском: от ближнего получают добро, любовь, честь, дары и прочее, что может дать только родич и близкий человек, только тот, кого называют искренний, присный и сердоболя. Все эти представления идут из родового быта, и первые славянские переводы отражают именно то понятие о ближнем, когда ближним может быть лишь близкий, родной по крови человек.

Развитие общественных отношений несколько изменило ситуацию: близким мог оказаться и ближний, рядом находящийся человек, готовый помочь и утешить. «Сердоболя» превращался в сердобольного, «искрь» — в искреннего заступника. Поэтому уже к концу X в. в Болгарии, а к середине XII в. и на Руси происходит окончательное замещение слов искренний, сердоболя или присный на ближний; старые слова в связи с этим могли выступить и в других значениях. Происходило это, нужно думать, опять-таки не без влияния греческих понятий: смысл своих семейных и человеческих в широком смысле отношений соотносили с тем, о чем повествовалось в священных текстах. Таким образом и произошло расслоение прежде единого представления о ближнем на два: в качестве близкого стали понимать как родича (для греческого syggenes), так и ближнего своего (для греческого plēsíos).

Иногда возникала необходимость уточнить греческое слово каким-либо определением, потому что славянский переводчик воспринимал многозначность слова, употребленного в оригинале, а его собственная житейская практика допускала двоякое толкование понятия. Греческое syggenéusin переведено в одном тексте как «ближикамъ или своимъдаяти» (Кормчая, с. 218); в другом, также очень раннем переводе, — как «ужичьнымъ и съроднымъ» (Срезневский, III, стб. 1166). Ужики — те, кто повязан общими узами (корень у него тот же, что и у слова узы); этот словесный образ пришел из византийской литературы и не привился на Руси.

Syggenḗs означает "свойственный от рождения", "сродный" или "однородный", но прежде всего — "родной"; оно и передается как ужики во всех первоначальных переводах, и лишь сотни лет спустя заменяется словом сродникъ — словом того же значения и «образа»; совместно рожденный, одного рода (Ягич, 1902, с. 420—421). В XII в. на Руси слова ужики и сродники часто заменяют друг друга, особенно в оригинальных текстах, но также и в компилятивных — составленных из разных и разновременных переводов. В сочинениях Кирилла Туровского они, как правило, смешиваются; Туровский часто пользовался источниками разного происхождения, даже запрещенными церковью апокрифами. Известно, что съродники появилось не ранее XII в. (Слав. Апостол, с. 76, 214; Ягич, 1902, с. 94; и др.), т. е. именно тогда, когда рода как такового уже не было, и слово это обозначало человека близкого, но не родного. Сравнивая русскую и болгарскую версии одного и того же текста, обнаруживаем такую последовательность: в русском тексте — ближний (Пчела), в болгарском — всегда съродникъ. Но русское ближьнии может соответствовать и болгарским словам искрьний или братъ (Пандекты). Только ужики и ближики употребляются в «Печерском патерике», иногда чередуясь по спискам. Во всяком случае слово ужика на месте греческого syggenḗs известно уже в самом первом и кратком переводе Евангелия (Ягич, 1884, с. 42), его охотно используют и другие южнославянские переводчики. Некто повелел «Никомиду и Никандру, ужикома своима, Дидуменинома, сестры его братучадома...» (Хрон. Малал., VIII, ст. 3), в этом тексте названы ближайшие родственники, причем по женской линии. Ужики и ближики одинаково упоминаются в текстах Иоанна Экзарха, которому подражали писатели Киево-Печерского монастыря, считая его своим учителем словесности (Колесов, 1977).