Виталий Аверьянов - Империя и воля. Догнать самих себя

Неуклюжая игра в национальные проекты, с помощью которой власть пыталась компенсировать отсутствие нормальной правительственной политики в социальной сфере и преодолеть обычные в России чиновничий саботаж и воровство, также сопровождалась большим иллюзионом. Особенно ярко проявился этот стиль в отношении демографического коллапса — самого острого и болезненного за всю историю России. Если долго повторять, что кризис позади, многие начинают в это верить. В своем выступлении на расширенном заседании Госсовета «О стратегии развития России до 2020 года» Путин в очередной раз заявил: «Недавно, вы помните, мы сформулировали демографическую программу. Было очень много сомневающихся, будет ли какой-то толк от этих государственных вложений. И сегодня я с удовлетворением могу констатировать: толк есть. В прошлом году была отмечена рекордная динамика прироста рождаемости за последние 25 лет. И родилось так много детей, сколько не рождалось последние 15 лет в стране» . Эти слова можно было бы расценить как констатацию триумфа, если бы не печальное обстоятельство, о котором президент умолчал: Россия продолжает вымирать и убыль населения исчисляется не единицами, а сотнями тысяч человек. Демографический коллапс не преодолен, а лишь сглажен. Неясно, чего в этом сглаживании больше — спонтанной общенациональной реакции на крушение человеческого потенциала страны в 90-е годы или эффекта от раздачи «материнского капитала». Скорее дело в первом, чем во втором. Но честная формулировка проблемы сегодня не в фаворе.

Это программное выступление Путина на Госсовете 8 февраля строилось все на том же контрасте — демонстрировались «небывалые» цифры роста. И вся Россия по местам недоумевала: о какой стране идет речь, мы ведь живем здесь, и осязательно ощущаем всю эту «динамику» на себе? Вся победоносная риторика скрывала за собой тот факт, что Россия не погибла, что смертоносный распад и деградация ее при Ельцине, состояние ее пульса, граничащее с клинической смертью, — в прошлом. Что по сравнению с инфарктным положением 90-х годов улучшение в разы и даже десятки раз, о чем торжественно рапортует президент — не великое достижение, не возвращение здоровья, а лишь спасение от полной гибели.

В своей статье я раскрою пять положений, до которых нынешнее руководство страны пока не доросло. Если допустить, что верховная власть (Путин и Медведев) понимают это, значит, они вынуждены об этом молчать и выжидать. Но то, о чем по какой-то причине молчит политик, позволительно сказать вслух философу.

• Положение первое:построение инновационной России несовместимо с нынешней бюрократией, которую в случае серьезности намерений пришлось бы подвергнуть радикальной ротации.

• Положение второе:инновационный прорыв несовместим так же и с господством крупного бизнеса, на чем строится режим Путина.

• Положение третье:Россия как нация и государство никогда не было локальным, но всегда было цивилизационным субъектом, самостоятельным историко-культурным миром.

• Положение четвертое:Запад и Россия не части единой христианской культуры, а две разные цивилизации. Наши миры идут не по одной дороге неизбежной глобализации, а в разных направлениях.

• Из двух предыдущих следует пятое положение:стремление стать «нормальной страной», стандартным «национальным государством» несовместимо с самой природой России. Миссия России может пребывать в свернутом, спящем состоянии, но история уже подтвердила, что она есть.

Я был бы не просто рад, а счастлив ошибаться относительно намерений российской власти, но несомненно, что путинский план развития России, предъявленный в последний год его правления, так и остается без объяснения целей развития и честного разговора о структуре и правах влияния на процесс заинтересованных сторон (международных субъектов, олигархата, политического класса России, бюрократии, основной массы народа). Вместе с тем, главной идеей финала путинского правления стал вектор на инновационное развитие. Проблема в том, что исходя из условий описанного выше иллюзиона, этой бесконечной «операции прикрытия неизвестно чего», не остается оснований верить, что тема инновационного прорыва не продолжение все той же операции прикрытия.Реального идеологического перелома ни в последних президентских Посланиях, ни в речи на Госсовете нет. Его, как обычно, можно при желании найти между строк, а можно — при противоположном желании — и не найти.

Более того, в разговоре об отсутствующей идеологии страны оба лидера кривят губы: Путин неодобрительно высказывается о «национальной забаве — поиске русской идеи», а Медведев называет дискуссию на эту тему малоэффективной. Презрительное отношение к проблематике «национальной идеи» (а по существу миссии России) органично сочетается с курсом на вытеснение из политического дискурса национально ориентированных сил. При этом недавно Путин сделал забавное признание, говоря своим немецким коллегам о Медведеве: «Он не меньше, в хорошем смысле слова, русский националист, чем я, и нашим партнерам с ним будет работать не проще». Трудно сказать, что следует понимать под словосочетанием «русский националист в хорошем смысле слова», особенно если это высказывание адресовано немцам. Сам Медведев пояснил это в интервью одной из западных газет: речь идет о том, чтобы быть националистами во внешнеполитическом и внешнеэкономическом «треках». Вовне России власть не может позволить себе быть либералом или демократом. Но, таким образом, «хороших националистов» во внутренней политике быть не должно. Сложилась система, близкая к однопартийной — право быть «хорошими националистами» есть лишь у одной партии — «Единой России», которую один из кремлевских администраторов предложил называть «партией нового типа — партией партий».

Представим себе, что сценарий развития возобладает и режим иллюзиона, наконец, сменится, на реальное инвестирование в будущее страны. Ближайшее десятилетие рисуется при таком сценарии как аналог 30-х годов с их индустриальным прорывом, с их решительным очищением государства от саботажа и формированием определенного цивилизационного лица СССР как исторического и геополитического преемника Российской империи.

В такой постановке вопроса есть своя четкая логика. Задачи 30-х годов типологически схожи с теми задачами, которые объективно определяются нынешней ситуацией. Сталин не был графом Дракулой XX века, его режим строился не от репрессий, а от инноваций, не от параноидальной жестокости к оппонентам, а от требований индустриального прорыва, диктующего логику мобилизации всех сил. Репрессии были вызваны во многом необходимостью политической борьбы и выстраивания госаппарата нового типа. Другое дело, можно ли было при Сталине обойтись без превышающих разумную меру издержек ротации элит? Скорее всего, можно было. И тем не менее масштабная ротация элит — это неумолимое требование и нашего времени, без которого невозможно развивать страну.