Виталий Аверьянов - Империя и воля. Догнать самих себя

Однако даже человек одержимый бесами все-таки человек, а не дьявол. И как раз к человеческой сущности советского проекта наши критики остаются слепы. И это очень странно. Другая странность этой позиции — какая-то безоглядная идеализация России до большевиков. Причем сами обличители советского периода, будучи образованными историками, прекрасно знают и даже пишут в своих работах о глубоком духовном упадке правящей элиты России в начале XX в., упадке и во власти, и в Церкви, и тем паче в интеллигенции.

Здесь остается только добавить, что это отречение от традиции идет из более давних времен, и восходит оно по меньшей мере к XVIII веку с его бытовым и эстетическим западничеством, духовным экспериментаторством российских масонов и спиритуалистов, полным отчуждением от почвы, включая и сам русский язык, ставший для многих дворян чужим. Политически эта тенденция выразилась в декабристском заговоре (здесь мы подхватываем мячик, отправленный в нашу сторону А. Яновым) а затем в нигилизме середины XIX века. Революционный проект в его разрушительных чертах родился не в 1917 году, и даже не во времена Достоевского — он вызревал в течение веков и во второй половине XIX века им была инфицирована значительная часть как высшей прослойки Российской империи, так и его средних слоев. Зараза эта не имела четкого классового характера, а повредила душу и разум миллионов людей из всех сословий, в том числе смутителей народа в низах общества, проповедников бунта и красного петуха, и носителей сладострастья разрушения, этой, по выражению Максимилиана Волошина, «религиозной истерии», завернутой в упаковку идейности.

Все это лишний раз указывает на неразрывность истории, внутреннюю связь дореволюционной России с Россией советской. При том что времена революции просматривались в пророчествах за 100 лет до нее — так Жозеф Де Местр предрек нашей стране Пугачева с университетским образованием. И не в XX веке Пушкин написал Чаадаеву прекраснодушное пророчество про «обломки самовластья», а Лермонтов свое мрачное пророчество про «России черный год». Сама же инфернальность большевизма, которой некоторые пытаются замазать сложный вопрос об отношении современной РФ к советскому наследию, имела не менее инфернальных прародителей не только за границей, но и в петербургской империи.

Православный дух — дух синтеза. Именно он позволил старой Московской Руси окрестить орду, вовлечь в свою орбиту иноверцев. А если кого не удавалось окрестить, русский православный дух располагал принять, обнять их державной энергией. В этом смысле православный человек может быть и «сталинистом» — конечно, не в расхожем, а в специфическом прочтении термина. Тем более что сталинизм в 50-е годы XX века, и сталинизм начала XXI века различаются кардинально. Православные сегодня в массовом порядке становятся «сталинистами» не в смысле исключительной ориентации на Сталина, а в том смысле, что история научила их ценить попранное и отверженное современностью наследие, отличать в этом наследии зерна от плевел. Верующие люди не ставят Сталина вровень с христианскими святыми — в нем видят подобие новозаветного Савла, обратившегося в Павла. Сталин и впрямь выступил как Савл русской истории XX века, преобразившийся в апостола распятой и воскресшей России.

Образ примирения Царя-Мученика и генералиссимуса Сталина, насколько мне известно, впервые прозвучал в книгах протоиерея Димитрия Дудко, священника, который для многих православных служит камертоном в духовном понимании политической жизни. В работе «Посмертные встречи со Сталиным» он изображает встречу царя и диктатора: Сталин, разглядев, кто перед ним, бухнулся в ноги государю. А Николай II в разговоре с советским вождем признает: «Сталин старался сохранить страну как империю».

В отличие от новейших экзорцистов коммунистического беса отец Димитрий еще в 70-е годы был жесточайшим обличителем неправд советского режима, и страдал за это. (К слову, свой лагерный срок в 1948 году он получил не за что-нибудь, а за обличительное стихотворение о Сталине.) Но он же первым в 90-е годы пришел к пониманию, что в новой исторической ситуации коммунисты уже не наследники палачей и гонителей, но сами стали гонимыми. Поэтому отец Димитрий повернулся лицом к коммунистам, а не к дорвавшимся до власти антикоммунистам, под прикрытием отрицания советского строя обделывающим свои темные дела. Кто-то может усомниться в трезвости отца Димитрия — но всякий, близко его знавший (к которым относится и автор статьи), подтвердит, что он сохранял кристальную ясность сознания и глубину духовного зрения до конца своих дней. Вот что он говорил: «Я так думаю: коммунисты были наши враги. Но как в Писании сказано: «Любите врагов ваших, благословляйте, а не покарайте гонящих вас, благотворите ненавидящих вас». Это о коммунистах. А что сегодня: как уже сказал — более всего соблазняют. Уже не гонят, не ненавидят, а именно — соблазняют. Сказано: «…А такому человеку лучше не родиться на свет». Соблазнители ещё хуже. Но я не унываю, не сомневаюсь, мы все переживем, потому что природа россиян тесно связана с православной традицией (даже те, кто был коммунистом, таил в себе Христа). Многие мои прихожане в разное время говорили: да, работа была связана с коммунизмом, но в душе жило христианство. Вот что важно-то!» (Литературная Россия 22.02.2002)

На этой цитате можно было бы и остановить полемику с новыми ревнителями, поскольку слова отца Димитрия, много потерпевшего от советской власти, весят гораздо больше их запоздалых анафем.

Однако, обращает на себя внимание и целое течение, которое не без косвенной помощи Изборского клуба вышло на поверхность в последние месяцы — это течение объединилось вокруг темы скорейшего выноса из мавзолея тела Ленина и предания его земле. Тема спорадически возобновляющаяся уже в течение 20 с лишним лет. На этот раз участники круглого стола в Госдуме, организованного под покровительством Жириновского в конце марта, детально обсудили перспективы аналога Нюрнбергского процесса над коммунистическим режимом. Юрий Бондаренко из общества «Возвращение» призвал в пику Изборскому создать Московский клуб — для объединения людей вокруг темы возвращения исторических названий. Другой активист этого направления доктор исторических наук Владимир Лавров предложил принять закон о преступлениях советского режима. Он же в одном из более поздних выступлений повторил тезис Решетникова и Мультатули, но уже в адрес Изборского клуба — «это одержимые люди, одержимые темными силами. Силами, стремящимися сбить страну с пути духовно-нравственного возрождения, запутать всех и втравить в авантюру. (…) И если власть окажется под их контролем, то нового ГУЛАГа не избежать».