Анатолий Грешневиков - Расстрелянный парламент

Я лежал на животе. Когда оглянулся, увидел убитых. Один лежал головой в сторону баррикады, часть черепа у него была снесена, и виднелись мозги. Другой лежал на спине. Третий, мой хороший знакомый (Д. Фадеев) также лежал на спине, из его рта выступила пена. Его мотоциклетный шлем старого образца валялся в стороне. Недалеко лежал еще один товарищ по отряду. Он держался рукой за лицо (ранение в области левого глаза), другая рана была в правую ногу.

В стоявший невдалеке небольшой самосвал вскочил кто-то из казаков и подал его задней стенкой в наш угол. «Давайте раненых», – закричал он. Но поднимать раненых в кузов было тяжело. Самосвал уехал, а раненых потащили в подъезд № 8. Туда же укрылось и большинство из защитников баррикады.

Я и еще один из стоявших на баррикаде остались снаружи. Я считал, что здание ВС не даст нам защиты, это будет ловушка, где всех переколотят.

После этого я был просто зрителем боя. Сплошной грохот, очень интенсивный, продолжался до 10.00. Затем стали более редкие очереди.

Затем я помогал выносить раненых с площади перед зданием ВС. Это было трудно, т. к. стрельба полностью не прекращалась».

Подполковник милиции Юрий Пименов был среди защитников Верховного Совета. Он спасал в Белом доме женщин и детей, прятавшихся под лестницей.

Под перекрестным огнем он выходил на улицу, кричал в сторону атакующих: «Не стреляйте, я – подполковник Пименов! Вывожу детей и женщин». Но в него стреляли, ранили… С перебинтованной головой он вновь спасал людей. И вдруг ему выстрелили в спину, он обернулся – и его добили.

«Мужик справедливый», – говорили о нем не только близкие и знакомые.

Из Белого дома выносили трупы. Один врач заметил общую для всех погибших примету: стоптанные дешевые башмаки. Его замечание процитирует, конечно же, желтая пресса. Им очень хочется, чтобы среди ополченцев был «сброд» да «голытьба». Мол, обездоленные и нищие поднялись против…

Да, обездоленные пришли к парламенту. Да, обездоленные всегда и во все времена поднимали восстания.

Но сегодня среди защитников Конституции было мало люмпенов, а было много патриотов, образованных, интеллигентов, военных, студентов. И вам их, господа, далекие от народа, не понять.

У стен Белого дома погибали лучшие русские люди. Перед смертью Павел Мошаров написал единственную в своей жизни заметку в газету «Пульс Тушина» (он жил в Тушине):

«Среди нас враги, они развращают нашу молодежь. Это относится и к положению в стране. Мы можем победить организованностью… А мы? Куда пропали русские герои? Где честь? Я не верю, что она до конца унижена. Я не дам людям без родины отнять родину у меня».

Мальчишки лет 16–17 закрылись от огня БТРов брошенными омоновскими щитами… Нашли защиту. Кто-то из казаков загнал ребятишек в убежище.

Как на той давней войне: солдат ползет навстречу танку со связкой гранат… Сегодня война в центре Москвы.

Вторая атака БТРов и танков. Ополченцы уже отринули страх и готовились к отражению.

Молодой парень, прикрываясь сбоку грузовиком, пополз к БТРу с бутылкой бензина. Его заметили с другого БТРа – и ранили в ногу. Ополченцы спасли его. А БТР подожгли другие.

Крепко постреляли «заставу» казаков.

Погиб начальник штаба добровольческого полка полковник запаса, приехавший из Минска, герой баррикад Ключников.

Мой спаситель, фермер из деревни Иваново-Рудаково Сергей Коржиков, попал в страшную историю. Уже после кровавых событий он, поэт, без всякой лирики, рассказывал мне о своей эпопее. Приехал вытаскивать меня, убеждать, что Ельцин прав. А увидел, как избивают людей на улицах, как телевидение врет каждый Божий день – тут же встал на нашу сторону.

Он видел, как депутаты призывали население не бить ОМОН, не допускать оскорблений, как защитники парламента хотели решить все мирным путем. А демонстрантам пробивали головы…

На его глазах убили женщину – 30 октября. Он видел залитую кровью мостовую. И он пришел в ополчение. Ему дали поручение – охранять вместе с другими Горбатый мост.

Сто тысяч демонстрантов, шедших от метро «Октябрьская» – через Смоленскую площадь – и прорвавшие цепи ОМОНа утвердили его в мысли – он с народом. Милиционерам платили в день больше ста тысяч, мальчишкам, срывающим листовки парламента – 150 рублей за каждую! А он защищал закон и Конституцию бесплатно.

Он свидетельствует, что первыми огонь из мэрии открыли омоновцы, убили нескольких людей.

Когда на них напали БТРы и стали расстреливать, он с баррикад уносил раненых в Белый дом. Рядом бегала и плакала, перевязывая раненых, молодая девчушка, лет 17. Ее потом убили, как раз у раненых – сперва попали в живот, потом добили в голову.

Заложников в Белом доме не было. Заложниками назвали тех, кто при обстреле забежал в Дом Советов спрятаться. Оружия у них тоже не было. Гранатометы он вообще не видел.

Омоновцы захватили их в подвале. Там много было раненых и убитых. С ними остались военные. Они поставили живых к стенке: «Будем стрелять, всем – к стенке!». Отец Никон предотвратил кровопролитие. Всех положили на пол. Когда ополченцы очухались, то они вместе со священником стали обрабатывать военных: «Ребята, переходите на сторону Верховного Совета, вы же сейчас на стороне преступников!» Майор заорал, чтобы прекратили агитацию, видимо, увидел колебания…

Потом их вывели из здания. Его куртка была в крови, ведь выносил раненых… ОМОНовцы его задержали и бросили в камеру. Дальше Сергей вспоминает все с ужасом, после каждого вопроса его били, задают вопрос – и бьют. Им жутко не нравились те ответы, которым они не верили. «Мы из тебя выбьем нужные показания», – слышал он. А вопросы были такими: «Ты коммунист?» Он никогда не был в партии, потому так и сказал. «Врешь, ты коммунистическая сволочь» – и вновь удары дубинкой. Но не омоновской дубиной, а деревянной. Он долго не падал, как другие. «Значит, идейный, точно – коммунист. Ну, сейчас ему достанется!» – и снова избиение.

Избивали ребят всю ночь. Иногда слышались крики: «Мамочка! Вы что?!»

Утром их выпустили. Они обменялись адресами, нашли знакомых старушек с баррикад, те дали Сергею денег – и он уехал домой.

Когда он мне показал свою спину, я не мог поверить, что так можно избить человека! Избить, изуродовать в наше, якобы, демократическое время. Даже хирург в нашей больнице онемел от увиденного.

Сергей так и не стал сторонником Хасбулатова. Он просто объясняет случившееся с ним: увидел беззаконие и встал на защиту справедливости!

На память о расстрелянных баррикадах я привез гильзы от автоматов… По ночам мне иногда кажется, что они светятся, что пуля из гильзы сразила какого-то совестливого человека. И тогда я говорю сам себе: «Этого не может быть!»