Анатолий Грешневиков - Расстрелянный парламент

Омоновцам, видимо, дана была команда – не слушать и не вступать в разговоры с Горячевой. Впрочем, потом я узнал: запрещалось разговаривать со всеми депутатами. Вместо Горячевой мы выдвинули теперь Невзорова.

Я пошел рядом с ним. И видел – план удался. Как только Невзоров стал снимать омоновцев, они тут же начали закрываться щитами, прятать лица, отворачиваться… Народ, скопившийся на той стороне, пробежал к Дому Советов. А Невзоров продолжал снимать… Его боялись. Перед ним, перед его камерой робели «звери».

Передача «600 секунд» вышла с крепким репортажем. Она наделала много шума. Единственная оппозиционная передача. К ней потянулись все россияне, даже те, кто был за Ельцина, – была потребность в неофициальной точке зрения на избиение людей в столице. После Невзорова по петербургскому телевидению срочно выступил некто Правдюк, он заявил, что Невзоров показал «старые съемки Первомайского праздника…» Да, 1 мая ельцинисты избили демонстрантов, кровь улицей текла… Но в эти сентябрьско-октябрьские дни не нужно было повторять кадры тех давних дней, кровь еще больше проливалась с каждым днем… И Невзоров заснял лишь малую толику правды. Однако, и ее испугались ельцинисты, стали врать, придумывать оправдания, а потом и вовсе запретили «600 секунд» Невзорова.

В Дом Советов допускаются лишь американские журналисты. Это даже смешно. Вокруг милицейских кордонов бегают иностранные журналисты, а их не пускают. При моем аресте у меня состоялся разговор с журналистом из Дании, он признался, что милиционер пригрозил ему, чтобы тот уходил – иначе может «поскользнуться».

Еще при одном разговоре, но уже с американским журналистом и в Белом доме, я узнал о существовании такого запрета. Но его вскоре отменили.

Работать приходилось даже в проливной дождь.

Солдаты в оцеплении стояли насквозь мокрые. Мы их жалели. Давали продовольствие. Но их беспомощность пропадала, как только раздавалась команда – бить демонстрантов.

Одну из колонн вел на прорыв слепой депутат России Олег Смолин. Он – член нашей фракции «Россия», активный и мудрый политик. Часто выступал на сессиях в защиту обездоленных, в защиту правопорядка. И вот защитники правопорядка напали на него и стали избивать дубинками. Он не мог увернуться, ибо не видел ни одного удара. Он только ощущал удары по голове и спине. Кто-то из ребят закричал: «Он слепой, не бейте его, мерзавцы…» И мы все кинулись в сторону Смолина.

Омоновцы расступились.

Избитый Смолин встал перед ними и смело заговорил, почему Ельцин нарушил Конституцию и почему нельзя выполнять его преступные приказы. Он говорил тем, кто его бил, о понятных вещах – и они растерянно молчали.

А дождь лил и лил.

Одному рабочему сломали ногу. Рядом никого не было из наших. Я попросил солдата помочь отнести носилки с раненым к машине. Солдат, было, согласился, но тут офицер одернул его. Наступила нехорошая пауза. Солдаты и офицеры смотрели на корчащегося от боли мужика и не знали – помочь ему или нет.

– Убейте меня! – предложил рабочий. – Но ваш Ельцин клятвопреступник. Он нарушил два референдума, Конституцию. Кому вы служите, он и вас предаст. Я так мыслю… Убейте меня, но мыслить по-другому я не буду.

Один из офицеров не выдержал, помог мне отнести рабочего.

Свидетельствует А. Коренев, главный специалист Министерства социальной защиты РФ:

«Я собственными глазами видел, как избивали мирных граждан, включая женщин, стариков, детей, только за то, что они собирались вместе и словами выражали свой протест! На Дружиннинской улице с 27 на 28 сентября я впервые понюхал «черемухи» и видел, как снявшие форменные куртки омоновцы стянули железные листы, закрывавшие широкий водосток, чтобы туда провалились люди, которые должны были побежать под напором щитов и дубинок.

2 октября я был свидетелем тому, как на «Смоленской» разогнали мирный митинг, не мешавший никому (поскольку он проходил в сквере напротив здания МИДа), и тем самым подтолкнули к строительству баррикад на Садовом кольце. Желание спровоцировать кровавый конфликт именно московскими властями стало для меня очевидным после того, как было осуществлено абсолютно немотивированное оцепление здания Верховного Совета».

Свидетельствуют Н. Кривомазов, Н. Мусиенко и другие:

«…Ночью омоновец с газовым баллоном в руках гнался за авторами этих строк. Кричал: «А я вам, падлы!» Туманная пирамидка газа оставляла почему-то запах мокрого чеснока. Навстречу бегущим пошла вторая линия оцепления. Получилась классическая «мышеловка», оказавшись в которой все правые и виноватые рискуют собственной жизнью. Хорошо, нас спас темный проулок у зоопарка. Люди бросились туда. Омоновцы отстали…

А потом случилась куда более страшная беда. Ее не могло не случиться, потому что стихия толпы не родит ничего, кроме крови. Каждый использует эту трагедию на свой лад. Но мы, практически свидетели, обязаны рассказать все, как было.

Народ свинтил ниппели с нескольких троллейбусов, чтобы устроить баррикаду… Сгодился для баррикады и тяжеленный электросварочный аппарат на резиновом ходу. Милиция потребовала от водителя тяжелого «КРАЗа» оттянуть, отбуксировать сварочный аппарат. Водитель отказался. Тогда за руль вскочил лейтенант милиции и взялся отбуксировать «сварку» сам. На большой скорости груз на буксире занесло. И бросило на подполковника милиции, на «Жигули».

Кто-то закричал во весь голос: – Запомните номер тягача с милиционером за рулем! Номер 3421. Умоляю, запомните, чтобы не свалили на демонстрантов!..»

Так и случилось. В 3 часа ночи подполковник милиции В. Рештук скончался. Пропрезидентские средства массовой информации стали валить все на демонстрантов. А виноват свой милиционер!..

Свидетельствует А. Цветков:

«…Я видел, как на Садовом кольце ОМОН избивал дубинками прорывавшихся на защиту парламента ветеранов-афганцев. Оказывается, щитом можно не только обороняться, но и кроить черепа непокорным. «Душманы», – кричал залитый кровью раздетый до тельника бритый парень, – духи чертовы!» Затесавшийся сюда панк упал на асфальт одним из первых, – запутался в полах пальто, уже лежа, швырнул в наступающий ОМОН кусок кирпича, за что и получил тут же сапогом в лицо. Он лежал, похожий на подстреленную птицу, и лишь рефлекторно дергался, по нему шли, вместо головы у него было кровавое месиво.

Я видел, как на Пушкинской, вечером, где всего лишь несколько дней назад добрый президент встречался с любящим народом, растаскивали по «Скорым» окровавленных женщин и подростков, их били нещадно. Я видел, как людей складывали на тротуар и обыскивали, очень часто просто случайных прохожих, тех, кто поднимал голову, – били по ней щитом или палкой…»