Алексей Дмитриевский - Русские на Афоне. Очерк жизни и деятельности игумена священноархимандриата Макария (Сушкина)

Это первое требование русских и то усилие, с каким они добились его удовлетворения, показали и тем и другим, самым наглядным образом, что полюбовная совместная жизнь монахов разноплеменных наций в одном монастыре едва ли возможна, если точно не будут регламентированы условия этого сожития и не разграничены права обеих народностей. Почин в этом деле принадлежал грекам, которые предложили русским составить «устав» совместной жизни. Русские, хотя и удивились такому предложению греков, так как в общих чертах условия эти уже были выработаны еще в 1840 году, при вступлении их в Пантелеимоновский монастырь, однако же согласились на него. Но когда выработанный «устав» греками был преподнесен на утверждение русской братии, то здесь-то и «открылись многих сердец помышления». Греки в этом «уставе» требовали: а) сокращения количества русской братии до одной четверти или, по крайней мере, до одной трети всего количества греческой братии, в) чтобы игумен монастыря был всегда греческого происхождения и б) чтобы монашествующие греки занимали господствующее положение в монастыре. Русские не согласились утвердить выработанный греками «устав». В монастыре среди греческих монахов, озлобленных отказом русских, произошли волнения.

Недовольство против русских еще более возросло в среде греков, когда с 1858 года русские пароходы с поклонниками прямо стали приходить на Афон и останавливаться в виду русского Пантелеимоновского монастыря. В это время по просьбе капитана русского парохода турецкий карантинный чиновник выстроил для себя небольшой домик близ монастыря и над ним поднял турецкий флаг. Это было сделано в тех видах, чтобы пропискою паспортов пассажиров русский пароход долго не задерживался под Афоном. Греки увидели во всем этом происки русских: им показались, что все это сделано по просьбе русских и по желанию русского консульства в Константинополе, с целью поставить монастырь под надзор турецкой власти. Русские старались успокоить греков, показать выгоды для монастыря от приезда к Афону русских пароходов и от поселения вблизи монастыря турецкого карантинного чиновника, но греки не слушали убеждений русских иноков и продолжали волноваться. Греки потребовали снятия флага с угрозою, в случае неисполнения их требования, взорвать самый дом. Требование это было удовлетворено, но греки не успокоились. В одну из ближайших ночей бочка, за которую привязывались русские пароходы, исчезла под водою. Сначала предполагали, что это сделал кто-либо посторонний монастырю, но, по расследованию, оказалось, что потопление бочки было делом нескольких греческих монахов монастыря св. Пантелеймона во главе с духовником монастыря иеромонахом Нифонтом. Делу этому не желали дать огласки, чтобы успокоить взволнованные умы, а поэтому дальнейшее расследование было прекращено.

Но и после этого спокойствие не восстановилось в монастыре: недовольные продолжали волноваться и требовали от игумена Герасима и иеродиакона Илариона, его помощника, этих «адамантовых защитников русских прав», как их назвали наши соотечественники иноки, чтобы они перестали поддерживать русских, в противном случае грозили им смертью. В одну ночь на дверях келий о. игумена и о. Илариона оказались нарисованными кинжал и пистолет – весьма не двусмысленные намеки, к чему присуждали своих старцев недовольные. Трудно было предвидеть, чем окончились бы все эти волнения и тревоги, если бы счастливому исходу их не помогли сами недовольные. Желая, очевидно, запугать прочую братию монастыря, недовольные двадцать семь монахов во главе с о. Нифонтом вышли из состава братии Пантелеимоновского монастыря, чем помогли водворить, по крайней мере, на время мир и согласие в обители. Описанные события происходили в 1863 году.

Следующие годы почти вплоть до 1870 года прошли сравнительно мирно для русской обители на Афоне. Причин этого обстоятельства было не мало. Для поправления крайне расстроенных финансов Пантелеимоновского монастыря в 1858 году были отправлены в Россию за сбором милостыни вторично прежние сборщики: иеромонах Макарий Семыкин и схимонах о. Селевкий [164]. На смену этих лиц в качестве сборщика милостыни, 28 августа 1862 года выехал с Афона весьма симпатичный и даровитый иеромонах Арсений (Минин). С ним афонские старцы отправили в Россию следующие святыни: крест с частью Животворящего Древа, часть от камня живоносного Гроба Господня, часть мощей св. великомученика и целителя Пантелеймона, чудотворную икону Тихвинской Царицы Небесной и др. [165].

Благодаря замечательному успеху этой миссии, о чем мы ниже скажем подробнее, щедро лились пожертвования в русский Пантелеимоновский монастырь, и самые завзятые противники русских не могли не видеть, кому они обязаны настоящим своим благосостоянием обители. Греческим монахам приходилось волею-неволею мириться с обстоятельствами, так как материальный перевес был вполне на русской стороне. Вскоре же потом воспоследовали и другие обстоятельства, которые убедили греков, что и нравственная сила русских значительно возросла. В 1866 году с 27 по 29 июля прожил на Афоне русский посланник при Оттоманской порте Н. П. граф Игнатьев, который самым наглядным образом убедился в дурном отношении к русским греков и сделался с этих пор мощным защитником русских интересов на Святой Горе. «Посещение это не только поддержало значение монастыря сего, – говорится в писании русского Пантелеимоновского монастыря, – но и доставило ему случай быть посредником в известных отношениях между Святою Горою и представителями русской власти и сделало оный решителем некоторых действий, имеющих влияние на судьбы самого Афона» [166]. Пребывание на Афоне 16 и 17 Июня в 1867 году великого князя Алексея Александровича тоже не прошло бесследно для истории русского иночества на Афоне. Это посещение [167], как и предыдущие, красноречиво говорило, что русских на Афоне помнят в пределах их отечества не только обычные смертные, свои последние гроши несущие сюда для спасения души, но и великий Государь могущественной державы, представителем которого являлся его сын, что следовательно третировать русских нельзя и что в тяжелых обстоятельствах они всегда найдут для себя могущественных защитников.

Совместная мирная жизнь русских иноков с греческими монахами в Пантелеимоновском монастыре на Афоне продолжалась, однако, не долго. В стенах обители в 1870 году произошло одно важное событие, которое в будущем должно было оказать значительное влияние на внутренний строй обители и на судьбу русских иноков на Афоне, не ускользнувшее от внимания недоброжелате лей русских монахов. Сущность этого события заключается в следующем. Глубокий старец игумен Герасим, желая приготовить на случай своей смерти достойного себе преемника для занятия игуменского трона в обители св. Пантелеймона, остановил свой выбор на о. Макарии как человеке выдающемся среди остальных братий по уму и по своей примерной во всех отношениях монашеской жизни. В этом случае игумен Герасим подражал примеру своего знаменитого старца, игумена Саввы, который избрал его себе в преемники, тоже еще при своей жизни. Скромный и непритязательный о. Макарий, возведенный в сан архимандрита еще в 1868 году, когда богомольствовал на Афоне Преосвященный Александр, бывший епископ Полтавский [168], сознавая хорошо, что настоящее его избрание в преемники о. игумену Герасиму не понравится инокам-грекам и даже может повести прямо к волнениям в монастыре, – долго и решительно отказывался от высокой чести стоять когда-нибудь во главе своей «литании». Но его отговорки и опасения не были приняты в резон, и о. Макарий 15 октября 1870 года объявлен «нареченным преемником» старца игумена. В среде монахов – греков русского Пантелеимоновского монастыря сейчас же, после этого объявления, как и предполагал о. Макарий, нашлись недовольные, которые начали смущать и волновать остальных иноков обители, спокойно отнесшихся к совершившемуся обычному в жизни святогорских монастырей факту. И можно думать, что это одно обстоятельство, взятое само по себе, едва ли бы раздуло издавна тлевшуюся искру затаенной вражды греков к русским до той силы, какая проявилась на Святой. Горе в редких в истории иночества смутах и соблазнительных неурядицах, если бы к этому событию не примешался целый ряд других фактов, с которыми так или иначе связывалось русское имя. Эти побочные события, из коих большая часть, по словам очевидцев, «совершенно случайны и вовсе незначительны и в другое время прошли бы незамеченными» даже, были афонские и вне-афонские.