Алексей Дмитриевский - Русские на Афоне. Очерк жизни и деятельности игумена священноархимандриата Макария (Сушкина)

Лишь только сделалось известным греческим инокам Пантелеимоновского монастыря намерение о. игумена Герасима объявить при своей жизни действительным игуменом о. Макария, как они, и без того крайне враждебно настроенные против русских, заволновались в обители и стали совещаться о том, что им необходимо предпринять в эту, по их мнению, критическую минуту. На совещание ими был приглашен из Дионисиатского монастыря духовник старец Савва. «Аминь, пропал наш монастырь! Игумен – схизматик, диакон Иларион – схизматик и русские схизматики!» – кричали раздраженные голоса недовольных на этом собрании. Некоторые из них сознались о. духовнику в том, что они задумали сжечь монастырь и готовы потом за это богоугодное, по их мнению, дело даже пострадать, если их будут преследовать протат и турецкое правительство, чтобы получить мученические венцы. Эти нелепые речи горячих голов испугали старца духовника, который стал уговаривать протестантов, советуя им оставить это намерение, так как этим безумным поступком они сделают лишь «радость диаволу и еретикам». Недовольные вняли совету старца, решились оставить без исполнения свое намерение, но совершенно не успокоились и продолжали волноваться и тревожить мирную жизнь русских иноков. Так, иеромонах Евгений, антипросоп русского Пантелеимоновского монастыря, посланный защищать участок земли, принадлежащий Богородичному скиту Ксилургу, но несправедливо захваченный Пандократорским монастырем, вместо исполнения своей прямой обязанности, в присутствии кинота высказал самым наглым образом возмутительные клеветы на русских. В монастыре эконом-грек запретил новоначальному монаху работать на русской половине, говоря: «монах должен заниматься келейным делом». Русские принесли жалобу о. Илариону на эти поступки представителей монастыря. О. Иларион принял сторону русских и хотел даже сменить эконома с послушания, но греки не только не позволили сделать это, а даже стали просить о. Илариона не поддерживать более русских, говоря: «Мы все у ног твоих. Кроме тебя ни Иеронима, ни Макария мы знать не хотим». Но о. Иларион продолжал стоять на своем и оставался на стороне русских, к которым он даже переселился в корпус, опасаясь неприятностей со стороны бунтовщиков. В ночь на 9 января 1874 года было «выпущено водохранилище и самое начало источника воды забито досками, вода отведена в сторону». То же повторилось и в ночь на одиннадцатое января с тою разницею, что воды на сей раз не могли отвести. Русские, опасаясь за свою жизнь, в коридорах своего корп уса учредили постоянный караул.

Затем греки потребовали удаления о. Нафанаила, бывшего впоследствии антипросопом в Карее (о нем см. выше), от должности грамматика. Хотя о. Нафанаил вел дела хорошо и держал себя, как замечается в дневнике, «так деликатно, что и самые старцы удивлялись его скромности, ибо он никогда не перенес какого-нибудь разговора греческого русским или дурного мнения о русских», однако о. Иероним обещался удовлетворить эту просьбу греческих отцов Евгения, Анастасия и Елевферия, которые к тому же пригрозили, в случае неисполнения этой просьбы, изрубить на куски ненавистного им грамматика. Мир и тишину в обители сулили эти отцы, если «это первое зло в монастыре будет удалено от занимаемой им должности и их просьба будет уважена». 15 января о. Нафанаил был уда лен от должности, а его место занял уже упоминаемый нами неоднократно о. Евгений. Однако обещанный мир не водворился. Греки потребовали, чтобы о. Иларион перешел на греческую половину, и когда он отказался уважить их просьбу, потребовали от него монастырскую печать. 17 января прекратили поминать на ектениях в храме имена отцов Иеронима, Макария и Илариона. Священник, решившийся было не подчиняться этому распоряжению, был запрещен в священнослужении.

Тогда русские, видя, что требованиям и наглости греков не предвидится конца, решились через о. Иеронима просить у игумена благословения на раздел. О. Герасим согласился на это желание, но греки не хотели слышать о каком бы то ни было дележе и удовлетворении русских монахов, так как «монастырская земля, – по их словам, – достояние греческой нации». В этих бесполезных для дела переговорах прошло почти целых два дня – 26 и 27 января. 28 января игумен Герасим решился учредить симпракторов или трех помощников себе, которые должны были обсудить те основания, на которых может быть произведен самый раздел. Когда о. Иероним узнал, что эти симпракторы, между прочим, будут распоряжаться и внутренними монастырскими делами, заведовать монастырским имуществом, то прямо и решительно заявил: «пока я жив, не допущу распоряжаться этим предметом другим; кошелек в моих руках также и воля». Не согласился о. Иероним на требование греков удалить от порты монастырской келлиотов, приходящих за милостынею, делая, впрочем, ту уступку, что греки могут отказывать в милостыне греческим келлиотам. Это последнее распоряжение симпракторов повело к ссоре между привратниками греческим и русским, причем первый в запальчивости выразился даже о хлебе так: «Не хочу его, я лучше буду есть вот этот сухарь, но свой, а не русский». Хотя симпракторы о. Григорий, Агафон и Агапий и не добились признания их власти со стороны русской братии, однако это не помешало названным лицам захватить власть в свои руки и объявить, что монастырь управляется уже симпракторами, как представителями братства, а не игуменом. Непризнанные властители немедленно потребовали от русских выдачи монастырской печати, которая и была передана им, но под условием, выговоренным русскими наперед, чтобы от места хранения печати было три ключа, из коих один хранился бы у о. Илариона, другой у симпракторов, а третий у русских. На этом, однако же, не остановились симпракторы. На другой же день, т. е. 20 февраля, они потребовали от русских возвратить все монастырские документы и хрисовулы, которые одним из русских монахов (о. Азарией) приводились в должный порядок. Русские отказались исполнить требование греков. Тогда эти последние распустили слух, что русские подделывают документы, что они намерены отправить их в Константинополь и т. п. и прямо заявили, что без выдачи документов они не выпустят за ограду монастыря о. Макария, собиравшегося выехать в Константинополь, так как положение его в монастыре было невыносимо тяжелое. Греки перестали приглашать его для торжественных богослужений, для чтения разрешительной молитвы в качестве духовника и даже, припомнив, что дед о. Макария был раскольник, пустили по Афону нелепый слух, что он не крещен , «а так в роде еретика липован или молоканин». Выдать документы советовал русским о. Иларион, но они упорно отказывались, опасаясь, конечно, за целость и неповрежденность этих документов. Тогда греки составили в протат прошение за подписью 100 человек, в котором обвиняли русских в присвоении монастырских документов. Но этим дело не ограничилось: греки стали грозить русским, что если они не выдадут монастырских актов, то они отнимут у них монастырскую печать. Угроза была тяжелая. Русские, наконец, решились выдать акты, но с таким условием, чтобы они были положены в несгораемый сундук, который бы стоял или в библиотеке или в ризнице, а ключи от этого сундука находились бы один у греков, а другой у русских. Греки притворно согласились на все требования русских, но когда получили в свои руки монастырские документы, то не выполнили ни одного требования русской братии, даже не дали расписки в получении их от русских. Передача документов русскими грекам совершилась 25 февраля.