Алексей Дмитриевский - Русские на Афоне. Очерк жизни и деятельности игумена священноархимандриата Макария (Сушкина)

Окончательное примирение о. Андрея с о. Иннокентием, однако, не состоялось, и о. Иннокентий не был восстановлен в своей должности, как советовали о. Андрею старцы русского Пантелеимоновского монастыря. Это обстоятельство заставило о. Иннокентия выехать из скита св. пророка Илии и отправиться в Россию, где он в Киеве и скончался в 1878 году. Недолго, впрочем, усидел «на шатком троне» дикея русского Ильинского скита и сам о. Андрей, уступив его чрез семь лет своего неспокойного правления [247]преемнику своему о. Товии, избранному в настоятели 8 сентября 1879 года. О. Андрей, отказавшись от настоятельства, совершенно вышел из состава братии скита и удалился на безмолвие в одну из пустынных келлий, где благополучно здравствует и доселе.

На месте небольшой келлии или «серая» (дворца) Патриарха Константинопольского, известного у нас в России под именем Афанасия Лубенского, на земле Ватопедского монастыря основался в 1849 году русский Андреевский скит, известный на Афоне более под прежним именем «Серая» [248]. Стараниями и трудами приснопамятных своих ктиторов о. Виссариона и о. Варсонофия, а главным образом покойного архимандрита о. Феодорита скит этот был приведен в цветущее состояние и полное благоустройство. Мудрою предусмотрительностию последнего скит св. апостола Андрея обеспечен в материальном отношении настолько, что его существование с братией около 200 человек стоит ныне вне всяких случайностей, благодаря собранному трудами архимандрита Феодорита и положенному в банк «на вечные времена» капиталу с правом пользования процентами с него на содержание скита. За свою многолетнюю полезную деятельность [249], природный ум и в высшей степени симпатичный мягкий характер о. Феодорит пользовался уважением и всеобщей любовию на Афоне; ценил и уважал его Вселенский Патриарх Анфим, в виде исключения, возведший русский Андреевский скит на степень ставропигиального или патриаршего и утвердивший его лично в звании архимандрита, которое ему даровано было кириархическим (начальственным) Ватопедским монастырем незадолго пред тем особою грамотою. Для полного благополучия скита недоставало, по мнению о. Феодорита и его ближайших советников и сотрудников, полного единодушия и мира среди братии, нарушаемых некоторыми из представительных старцев в скиту, не мирившихся с установившимися в скиту порядками и выдающимся положением некоторых близких к настоятелю лиц. К глубокому прискорбию, благодушный о. Феодорит, не без влияния этих своих приближенных, избрал меру для достижения своего желания неудобную и даже суровую. Удаление из скита недовольных лиц, к чему присудила великая церковь протестантов, показалось для всех мерою весьма тяжелою и подало повод к волнениям в среде скитской братии. Враждебные элементы в скиту воспользовались этими волнениями и направили все усилия, чтобы вырвать власть из рук о. Феодорита и удалить из скита его ближайших советников. Был затребован от о. Феодорита немедленно полный отчет в расходах монастырских сумм; так как обнаружился якобы недочет в них на 790 турецких лир, о. Феодорит выведен из игуменской келлии, отобраны от него все ключи и предложено ему «отказаться от игуменства». У кельи о. Феодорита «стояла» и денно и нощно стража, которая препятствовала ему сделать «и один шаг за порту (за ворота скита) и ни с кем иметь свиданья или писать куда-либо». В этих тяжелых обстоятельствах, постигших о. Феодорита неожиданно, он решительно растерялся и не знал, что предпринять ему, чтобы успокоить взволнованную братию и водворить в скиту хотя бы и прежний порядок. Поэтому, жалуясь откровенно в своих письмах к о. Макарию на тяжелое свое положение в скиту в это время и называя себя не без горькой иронии «игуменом на покое без покоя», о. Феодорит на официальный вопрос в киноте: «Действительно ли он стеснен, ограничен и не имеет свободы выходить из скита или поехать куда он хочет?» – дал весьма уклончивый ответ: «Прежде действительно порта скита была заперта, по желанию всего братства, а потому не один я был ограничен, но и вся братия. Но внутри скита мы, – говорил о. Феодорит, – были свободны, ходили в церковь, в трапезу и прочее. Между прочим, у нас стража была, но это для того только, чтоб вследствие какого-нибудь недоразумения в разговорах между собою не вышло раздражения и неурядицы. Но – жалоб я никаких не имею на братство». Этот ответ не удовлетворил ни каймакама, в присутствии которого допрашивался о. Феодорит, ни членов протата, ни тем более ближайших лиц, расположенных к нему и страдающих теперь вместе с ним. Из последних некоторые пытались даже изменить эту форму ответа о. Феодорита, но, кажется, безуспешно. Русский антипросоп о. Нафанаил, донося от 24 марта 1878 г. о. Макарию о странном поведении на допросе о. Феодорита, в объяснение прибавляет, что у него «от многоденного смущения и неудовольствия органы чувствительные ослабли очень » [250]. Но странность этого поведения вернее всего нужно объяснить именно тем, что испуганный оборотом, какой принял ход событий в скиту, о. Феодорит теперь боялся, чтобы своими жалобами не усложнить дела и не раздражить недовольных против себя еще более. Здесь же в этом миролюбии о. Феодорита и в глубокой скорби о беспорядках внутри любимой и его трудами и заботами устроенной обители нужно искать причин для объяснения и других более важных его поступков. Так, когда «общим братским желанием и согласием» 6 апреля 1878 года был избран, вопреки желанию Ватопедского монастыря, иеромонах о. Антоний в дикеи скита, то о. Феодорит, как писали серайские эпитропы о. Макарию, не только «избранием его на сию высокую степень остался весьма доволен », но и «первый утвердил свое согласие на это своеручным подписом к составленному братством акту по сему предмету». В письме от 17 апреля 1878 года по поводу праздника Пасхи за подписью своего и новоизбранного настоятеля о. Феодорит «не излишним считает братски осведомить, что он должность игуменскую и управление обителию, по слабости здоровья своего, произвольно передал своему ученику иеромонаху Антонию, и сам остается в обители на покое и будет заниматься исключительно одним только духовным руководством братии, т. е. быть духовным отцом».

В действительности же положение о. Феодорита в своей обители было невыносимо тяжелое, из которого он решительно не знал, как выйти. Единственная надежда у него была на старцев русского Пантелеимоновского монастыря о. Макария и о. Иеронима, и к ним-то обратился он за помощью. «Ваших три строки и одно слово Николаю Павловичу Игнатьеву – и я воскрес, останусь на своем месте, святая обитель сохранена и вся братия успокоится, – просил старцев в своих интимных письмах о. Феодорит. – О, честнейшие отцы! Слезно умоляю вас в такую годину испытаний помозите и защитите, как обитель, так и мои заслуги советами и ходатайством у общего нашего благодетеля Н. П. Игнатьева. Ваше слово и его – и я спасен». И отцы русского Пантелеимоновского монастыря, ценя высокие качества ума и сердца о. Феодорита и его заслуги для скита, глубоко скорбели о происходящих в скиту беспорядках и старались всячески выражать несчастному страдальцу свои симпатии. Они не прекращали поминать о. Феодорита с братией на всех церковных службах, в день его ангела 10 марта чрез архикунакчея (т. е. заведующего домом русского антипросопа на Карее) о. Савву прислали просфору и письменное приветствие со днем тезоименитства, официально через своего антипросопа выразили свое соболезнование по поводу прискорбных событий в скиту, пересылали его корреспонденцию, снабжали нужными деньгами по его просьбе указанных им лиц, вообще оказывали всякого рода услуги и одолжения. А в конце концов, когда не предвидели другого исхода из разыгравшихся событий, давали ему совет добровольно сложить с себя игуменские полномочия, к чему склонялся и сам о. Феодорит. «Посоветовать Вам, – писали руссиковские старцы, – что мы предполагали, то благодать Божия просветила Ваше отеческое сердце – Вы уже сотворили в день воскресения, и благо Вам. Воскресший да устроит все, еже на пользу Вам и благоустроенному скиту Вашему и братии. Из сего видно будет всем, что Вы Отец своих чад, блюститель порядка и хранитель места, столькими трудами приобретенного и поставленного пред лицем всего мира. Это единственное средство спасет скит от разрушения – ваше добровольное оставление управления оным и всепрощение братству смущения . Время и обстоятельства укажут неопытным на ошибку. Но на это нужно много смиренномудрия, терпения. А как попущено испытание от воли промысла Божия, то это для пользы духовной. А как Вы просвещены благодатию и сделали истинное евангельское самоотвержение, которое [не только] все духовные люди похвалят, но и чада ваши духовные со временем все оценят Ваш примерный поступок, ибо все сделано Вами из пользы ближнему, т. е. своим чадам, которые не замедлят раскаяться, а мы остаемся сочувствующие и молящиеся о благоустроении Вашей святой обители и о даровании Вам благодушия».