Константин Анисимов - В поисках Олеговой Руси

Следовательно, изначально в Сказании о хазарской дани речь шла о чем-то другом. Тут бросается в глаза то, что, вернувшись в Хазарию, сборщики дани показали хазарским старейшинам (не кагану или каган-беку!) только один меч! Вот в то, что разоренное племя могло отдать хазарским находникам один меч, поверить гораздо проще! Но вот что это был за меч? Надо полагать, что меч был очень дорогим и хранился как святыня много веков, со времен Великих Переселений. Быть может, полянским князьям он достался от их русских предков и почитался как меч самого Кия. В свою очередь, в Хазарии появление драгоценного меча вызвало нешуточный переполох, так как с ним было связано предсказание о том, что поляне будут брать дань с хазар. Засим хазары предпочли избавиться от опасных данников и подарили их новым союзникам – русам.

Самое забавное в этой истории то, что на момент появления хазар поляне, «обижаемые» древлянами и уличами, находились в таком глубочайшем кризисе, что всерьез стоял вопрос самого их существования, а кроме главной святыни княжеского рода (который, похоже, уже пресекся), отдать дань было просто нечем. В результате же русско-хазарской сделки Полянская земля превратилась в центр одного из сильнейших государств Средневековья, которое действительно собирало дань с хазар! Может быть, Полянский меч даже вернулся в Киев после походов Святослава. В связи с этим вспоминаются несколько сюжетов, связанных с необычным мечом русского княжеского рода.

Привлек мое внимание к судьбе этого меча Лев Прозоров в своей книге «Святослав Хоробре. Русский Бог Войны». В ней он описывает историю о прибытии к Святославу византийского посольства, которое подарило князю загадочный меч, после чего он сразу согласился на перемирие и даже радостно благодарил императора Иоанна Цимисхия за подарок, хотя до того отвергал все дары и золото. Тот же рассказ приводится и в «Повести временных лет», но акцент сделан не на мече, а на «лютости» Святослава, который отказался от золота и принял в дар оружие, чем изрядно напугал хитрых греков. Прозоров справедливо сравнил это событие – заключение мира на пороге победы в обмен на меч – с аналогичным случаем, имевшим место за несколько лет до греко-русской войны: император Никифор Фока обменял захваченный им меч пророка Мухаммеда – святыню ислама – на пленных, томящихся в плену у египетского эмира. Что особенного было в мече, подаренном Святославу?

Этому случаю предшествовал странный поединок одного из греческих полководцев с неким «предводителем» русов, якобы исполином, которого грек разрубил ПОПОЛАМ! Прозоров вполне обосновано предположил, что предводитель русов едва ли был могучим исполином, подобным богатырю Икмору, а скорее всего – юношей, старшим сыном Святослава, памяти о котором не сохранили поздние русские летописи, которые, к слову, забыли многих Святославичей, например, Сфенга. Далее Прозоров закономерно предположил, что сей меч как раз и принадлежал наследнику русского престола! Но вот был ли он так ценен только тем, что Святослав подарил его своему сыну? Задавшись этим вопросом, я стал искать другие известия о знаменитых русских мечах.

Таковых оказалось совсем немного, и почти все они были связаны с именем святого князя Бориса Владимировича, того самого брата Глеба, которого убили то ли вышгородцы по приказу Святополка Окаянного, то ли «варяги»-скандинавы по приказу Ярослава Мудрого. Меч этот попал каким-то образом (вероятно, так же как и икона Владимирской Божьей матери, был экспроприирован из вышгородской церкви Бориса и Глеба) к Андрею Боголюбскому, но в ночь коварного убийства его был выкраден княжеским ключником Анбалом, и после этого следы меча теряются.

Особенность этого меча в том, что это единственное оружее, которому уделено такое внимание, и, несомненно, он почитался как родовая святыня, подобно Щербцу, родовому мечу польских Пястов, который принадлежал Болеславу Храброму. Второе упоминание, точнее, изображение Борисова меча мы находим на миниатюрах Радзивилловской летописи. Как известно, эти миниатюры сами по себе являются весьма ценным историческим источником, иногда более точным, чем сама летопись. На одной из миниатюр изображен святой Борис накануне убийства, молящийся на висящий на столбе шатра Меч, – обряд скорее языческий, нежели христианский; а на другой убийцы передают МЕЧ Святополку! О возможном вероотступничестве Бориса, кстати, сообщается и в «Пряди об Эймунде», где рассказывается об убийстве скандинавскими наемниками «конунга Бурицлейва»! Вполне логично предположить, что это тот самый клинок, которым завладел потом Андрей Боголюбский.

Несколько ранее о «знаменитом мече» русского княжеского рода рассказывает скандинавская «Сага о Бьорне» (создана в конце XII – начале XIII веков): «Когда Бьерн был в Гардарики у Вальдимара конунга (описываются события примерно 1008–1010 гг. – А. К.), случилось, что в страну ту пришла неодолимая рать, и был во главе ее витязь тот, который звался Кальдимар, рослый и сильный, близкий родич конунга, величайший воин, умелый в борьбе и очень смелый; и говорили про них, что они имеют одинаковые права на княжество – Вальдимар конунг и витязь; тот потому не получил то княжество, что он был моложе, а потому он занимался набегами, чтобы добыть себе славу, и не было другого воина такого же знаменитого, как он, в то время на Востоке. И когда Вальдимар конунг узнал об этом, послал он людей с предложением мира к родичу своему, и просил он его прийти с миром и взять половину княжества. Но витязь тот сказал, что княжество то должен иметь один он, а если конунг не хочет этого, то предложил он ему поединок или же сражаться им со всей своей ратью. Вальдимару конунгу показалось и то, и другое нехорошо, и он очень хотел не губить свою рать и сказал, что не привык к поединкам, и спросил свою дружину, что лучше сделать. А мужи советовали ему собрать рать и биться. И вскоре собралось там множество народа, и двинулся Вальдимар конунг навстречу витязю тому. После того предложил конунг дать человека для единоборства и витязь тот согласился с тем условием, что он возьмет то княжество, если одолеет того человека, а если витязь тот падет, то конунг будет владеть своим княжеством, как раньше. Тогда конунг стал спрашивать своих людей, пойдут ли они на поединок, но им не хотелось, потому что каждый считал, что пойдет на верную смерть, если должен будет бороться с тем витязем. А конунг тот обещал свою дружбу и другие почести, если кто-нибудь решится на это, но никто не решался. Бьерн сказал: «Вижу я, что все ведут себя, как менее всего подобает мужам, когда господин их в беде. Я же потому уехал из своей страны, что хотел поискать себе славы. Здесь у нас два выбора: мужественно добывать победу, хотя на это мало похоже, при том, с кем надо бороться, или же погибнуть, как подобает смелым мужам, и это лучше, чем жить со стыдом и не сметь добыть славы своему конунгу, и я собираюсь бороться с Кальдимаром». Конунг поблагодарил Бьерна; были тогда прочтены законы поединка. У витязя того был меч тот, который звался Меринг, лучшая из драгоценностей. Бились они сильно и жестоко, и кончилось у них тем, что витязь тот пал перед Бьерном, а Бьерн был ранен почти что насмерть. Получил Бьерн за то великую славу и почет от конунга. Был поставлен шатер над Бьерном, потому что его нельзя было увезти, а конунг вернулся домой в свое княжество. Бьерн и его товарищи были тогда в шатре том, и когда начали заживать его раны, спел он песню». Очень похожий сюжет описывается в Никоновской летописи под 990 годом. Там соперника Владимира Крестителя называют Володарем, а его убийцу Александром Поповичем. Анализ двух сообщений позволяет сделать вывод о том, что Володарь-Кальдимар – одно лицо и, очевидно, был одним из младших сыновей Святослава Храброго, бросившего вызов узурпатору – робичичу. Вероятно, что именно после его гибели Меч попал в руки Бориса Владимировича.