Александр Голубев - «Если мир обрушится на нашу Республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг.

Всем наркоматам, центральным и местным организациям запрещалось отправлять за границу представителей, группы или делегации без санкции комиссии, причем та должна была «решать вопрос о командировках за границу не только с точки зрения политической благонадежности, но и с точки зрения деловой целесообразности» {199} 199 Сталинское Политбюро в 30-е годы. Сборник документов. М, 1995. С. 70. .

Порядок работы комиссии, установленный в 1937 г. — сначала рассмотрение вопроса о данной командировке на основе личного доклада соответствующего наркома и заключения НКВД, затем утверждение решения комиссии на Политбюро {200} 200 Протоколы Политбюро, относящиеся, в частности, к поездкам за границу советских ученых, собраны и опубликованы В.Д. Есаковым. См.: Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б). 1922–1952. М., 2000. . Все командированные были «обязаны являться в Комиссию по выездам для получения инструкции, как себя держать с иностранцами за границей» {201} 201 Сталинское Политбюро в 30-е годы… С. 72. .

Состав различных (дипломатических, научных, общественных и т. д.) делегаций, вплоть до технических работников, персонально утверждался Политбюро.

Сохранились многочисленные обращения крупнейших деятелей советской науки с просьбой разрешить им заграничную командировку. Как правило, все зависело отличного статуса ученого и от отношения к нему на данный момент влиятельных членов Политбюро. «Право выезда за границу, неразрывно связанное с правом полного научного общения в мировой научной среде, является для меня элементарной необходимостью [подчеркнуто в документе — авт.] Я могу жить в стране, где этого права нет, только при условии фактического его для меня осуществления, как это было до сих пор [курсив мой — авт.], — писал академик Вернадский непременному секретарю АН СССР В.П. Волгину в июне 1930 г. В течение ряда лет «невыездным» был академик Е.В. Тарле. В январе 1935 г. он обратился к В.М. Молотову с письмом, в котором сообщал, что приглашен для чтения лекций в Сорбонну. Однако нарком просвещения А.С. Бубнов счел «нецелесообразным разрешать поездку проф. Тарле… это человек скользкий и политически притаившийся, хотя на словах он чуть ли не марксист». В результате Тарле решением Политбюро было отказано {202} 202 Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б)… С. 97,192. .

Но и возвратившись из служебной командировки советские граждане вряд ли могли широко делиться своими впечатлениями; по крайней мере, разведчикам, вернувшимся из-за рубежа, категорически запрещалось сравнивать советскую и западную действительность {203} 203 См.: Вайль Б. Судьба Александра Улановского // Вопросы истории. 1995. № 9. С. 158; Старков Б.А. Запад глазами сотрудников ОГПУ // Россия и Запад. Сборник статей. СПб., 1996. С. 205. .

Конечно, зачастую подобная практика приводила к обратным результатам: люди, побывавшие за границей, не могли удержаться, чтобы не рассказать об увиденном. Конечно, их рассказы, порой преувеличенные, воспринимались по-разному. «Вот результат нашей дурацкой пропаганды. Твердим, что в капиталистических странах все плохо. Советские люди представляют себе, что в Америке все голодные, раздетые, живут в трущобах, и, приехав сюда, теряют всякое чувство пропорции», — комментировал подобные рассказы современник {204} 204 Улановские Н. и М. История одной семьи. М., 1994. С. 102. .

Любопытно, что подобного, т. е. прямо противоположного желаемому, результата иногда достигала и западная пропаганда, неадекватно освещавшая ситуацию в СССР. Немецкий журналист писал в 1925 г.: «Когда иностранец приезжает в Россию и вместо ужасающих картин, рисуемых этой пропагандой, находит нормальную жизнь, то он бывает так удивлен, что закрывает зачастую глаза на все отрицательные стороны русской жизни» {205} 205 Цит. по: Кузьмин М.С. Деятельность партии и советского государства по развитию международных научных и культурных связей СССР (1917–1932). Л.,1971.С28. .

Постепенно сам факт пребывания за границей стал рассматриваться как порочащий человека. Уже в начале 30-х годов ни в Политбюро, ни на ключевых постах в правительстве практически не осталось большевиков, прошедших эмиграцию (единственным и вполне объяснимым исключением был М.М. Литвинов). В декабре 1931 г. в беседе с немецким писателем Э. Людвигом Сталин (сделав, правда, исключение для Ленина) заявил, что большевики, не уезжавшие в эмиграцию, «конечно, имели возможность принести больше пользы для революции, чем находившиеся за границей эмигранты», и добавил, что из 70 членов ЦК не более трех-четырех жили в эмиграции. Впрочем, по его мнению, «пребывание за границей вовсе не имеет решающего значения для изучения европейской экономики, техники, кадров рабочего движения, литературы всякого рода…» {206} 206 Сталин И.В. Сочинения. М., 1955. Т. 13. С. 121.

На встрече с руководством Института мирового хозяйства и мировой политики в марте 1935 г. председатель КПК Н.И. Ежов «сказал, что не доверяет политэмигрантам и побывавшим за границей» {207} 207 Соловьев А.Г. Указ. соч. С. 178. . Выступая на февральско-мартовском 1937 г. пленуме ЦК, Л.М. Каганович, имея в виду вернувшихся в СССР, многократно проверенных сотрудников КВЖД, говорил: «Конечно, плохо, неправильно делать заключение, что все приехавшие — плохие люди, но, к сожалению, страшно много шпионов среди них» {208} 208 Материалы февральско-мартовского Пленума ЦК ВКП(б) 1937 года// Вопросы истории. 1993. № 9. С. 26–27. . В записке заведующего отделом печати и издательств ЦК ВКП(б) Л.З. Мехлиса, датированной октябрем 1937 г., подчеркивалось, что «кадры газетной цензуры засорены политически ненадежными людьми», в частности, один из цензоров иностранных газет «владеет 9 языками, до 1927 г. ездил по различным странам (Литва, Германия, Англия), нуждается в серьезной проверке» {209} 209 История советской политической цензуры… С. 68–69. .

Отдельной и слабо изученной темой является история пребывания иностранных граждан в СССР. Существует ряд работ, в том числе и очень основательных, посвященных частным аспектам этого вопроса {210} 210 См., например: Журавлев С.В. «Маленькие люди» и «большая история»: иностранцы московского Электрозавода в советском обществе 1920–1930-х гг. М., 2000. , а также документальные публикации, прежде всего в региональных изданиях. Однако общая картина по-прежнему остается неясной.

Возьмем хотя бы количественный аспект. В течение многих лет в отечественной литературе фигурировали следующие цифры: на протяжении 1920–1930-х гг. СССР посетили примерно 100 тыс. иностранцев, или в среднем 5 тыс. человек в год {211} 211 Лельчук В. С., Пивовар Е.И. Менталитет советского общества и «холодная война» (к постановке проблемы) // Отечественная история. 1993. № 6. С. 75. . Данная цифра была приведена в статье В.С. Лельчука и Е.И. Пивовара без какой-либо ссылки на источники и должна была иллюстрировать «закрытость» советского общества, наличие «железного занавеса». Так, авторы подсчитали среднее количество «посетителей» не только за год, но даже и за день, просто разделив 5000 на 365, получив, таким образом, ничтожное количество — 13–14 человек. Особо отмечалось, что «возможности их перемещения по стране были строго ограничены и находились под неусыпным контролем соответствующих ведомств» {212} 212 Там же. . Эти подсчеты с тех пор вошли в научный оборот и фигурировали в различных изданиях (в частности, на них неоднократно ссылался и автор данной работы).