Александр Голубев - «Если мир обрушится на нашу Республику»: Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг.

Конечно, сохранялся и скепсис относительно военной мощи СССР. В ходе обсуждения проекта новой Конституции в Горьковской области звучали и такие вопросы: «Откуда и как наша страна знает о том, что по сравнению с другими странами мы в оборонном смысле сильнее других стран» {425} 425 Общество и власть. Российская провинция… Т. 2. С. 435. .

В любом случае, об опасности войны не забывали — в том числе благодаря все той же пропаганде, которая не упускала возможности поговорить о вероятной интервенции. Более того, даже и там время от времени проявлялись «мирные настроения», вызывавшие раздражение партийных кругов. Так, в 1932 г. в «Вечерней Москве» появилась статья, посвященная Оттавской конференции [46] Конференция британских доминионов проходила в Оттаве в июле-августе 1932 г. На ней были заключены соглашения о введении предпочтительных тарифов в торговле между Англией и доминионами. , в которой говорилось, что «создание антисоветского фронта стало настолько трудным делом, что даже… Канада и Англия не могут договориться между собой». В обзоре столичной прессы, подготовленном агитмассовым отделом МК, по этому поводу подчеркивалось: автор статьи «сбивает читателя на вывод, будто угроза военной опасности уменьшается, ослабевает. Абсолютно неверный и вредный вывод» {426} 426 ЦАОДМ. Ф. 3. Оп. 49. Д. 22. Л. 40. .

Место «военных тревог» 1920-х гг., которые, несмотря на роль пропаганды, все же были по преимуществу стихийным явлением, в 1930-е гг. занимает «оборонное сознание» — не только (и не столько) характеристика общества, сколько проект власти, формирование в обществе готовности к войне, причем войне победоносной, войне наступательной.

И пропаганда, и искусство ориентировались на известное высказывание И.В. Сталина: «Нужно весь наш народ держать в состоянии мобилизационной готовности перед лицом опасности военного нападения, чтобы никакая “случайность” и никакие фокусы наших внешних врагов не могли застигнуть нас врасплох» {427} 427 Цит по: Чалая 3. Оборонная драматургия (опыт исследования нашей творческой работы в свете задач современности). М.; Л., 1938. С. 3. . И вскоре появляются и «оборонная драматургия», и «оборонная литература», и «оборонный кинематограф» {428} 428 См. об этом: Кулешова Н. Ю. «Большой день»: Грядущая война в литературе 1930-х годов // Отечественная история. 2002. № 1. С. 181–191; Кузнецова М.В. Если завтра война: оборонные фильмы 1930-х годов // Историк и художник. 2005. № 2. С. 17–26; Токарев В. А. Пропагандистский образ будущих войн (советская антиципация кануна Второй мировой) // Проблемы российской истории. Вып. 2. Магнитогорск, 2003. С. 498–534; и др. .

Советский исследователь так определял в те годы особенность оборонного жанра: «Не вообще советская патриотическая драматургия, а такая драматургия, содержание которой непосредственно направлено к укреплению военно-оборонной мощи Советского Союза, к воспитанию в народе чувства постоянной мобилизационной готовности» {429} 429 Чалая 3. Указ. соч. С. 8. . Даже от М.А. Булгакова его партийные доброжелатели пытались в 1937 г. «добиться того, чтобы он написал если не агитационную, то хоть оборонную пьесу» {430} 430 Дневник Елены Булгаковой. М., 1990. С. 146. .

Одной из самых известных в этом жанре стала пьеса В.М. Киршона «Большой день» [47] Киршон Владимир Михайлович (1902–1938), драматург. Член РКП(б) с 1920 г. Окончил Коммунистический университет им. Я. М. Свердлова (1923), с 1925 г. один из лидеров РАППа. В мае 1937 г. исключен из состава правления Союза писателей. Арестован в августе 1937 г., обвинен в принадлежности к «троцкистской группе в литературе», расстрелян в апреле 1938 г. Реабилитирован в ноябре 1955 г. Пьеса «Большой день», впервые опубликованная отдельным изданием в 1936 г., была тут же перепечатана «Новым миром» (1937, № 2) и поставлена в январе 1937 г. в театре Красной армии, в феврале в БДТ (Ленинград), в апреле в театре им. Вахтангова, затем во многих театрах страны. . О содержании пьесы лучше всего говорит такой монолог одного из персонажей, летчика Голубева: «Вчера без объявления войны фашистская армия перешла наши границы. Авиация противника бомбила советские города. Значительные силы пытались прорваться вглубь и совершить налет на Москву… Мы взяли на себя международные обязательства. Поэтому мы обратились в Лигу наций с предложением предотвратить войну. Мы сказали, что будем ждать сутки. Первое наступление ликвидировано в укрепленных районах. Воздушная эскадра противника разгромлена, только отдельные самолеты ушли домой…» {431} 431 Киршон В. Большой день. Фантастическая пьеса в 5 актах, 6 картинах. М.; Л., 1936. С. 63.

В задачу данной работы не входит анализ официальной пропаганды, в том числе и «оборонных» литературы, театра, кино. Хочется сделать лишь одно принципиальное замечание. В российской литературе последних лет прочно утвердилось мнение, что предвоенная «оборонная» пропаганда сыграла исключительно негативную роль и несет значительную часть ответственности за трагедии и поражения первых военных лет. Так, в последней, очень интересной статье, посвященной этой проблеме, В.А. Токарев приходит к выводу, что западные авторы, «максимально обнажая ужасы и бедствия войны, деморализовали читателя», в то время как советские пропагандистские описания будущей войны, предлагая ее «безопасную и благородную имитацию», оказали «колоссальное демобилизующее [курсив источника — авт.] влияние на советское общество» {432} 432 Токарев В. А. Образ будущей войны (Советская антиципация 1939 года) // Военно-историческая антропология. Ежегодник. 2005/2006. Актуальные проблемы изучения. М., 2006. С. 140. . К еще более конкретным и определенным выводам приходит Н.Ю. Кулешова: «В общественном сознании прочно укоренились стереотипы об их [потенциальных противников — авт.] слабости, легкости победы над ними, непрочности тыла всех капиталистических стран и политической нестойкости их армий. Все это имело отрицательные последствия в ходе кровопролитной советско-финляндской войны 1939–1940 гг., которая, в свою очередь, стала лишь небольшим прологом к всенародной трагедии, разыгравшейся в 1941 году» {433} 433 Кулешова Н. Ю. Армии капиталистических стран в 1930-е годы: два взгляда советской пропаганды // Россия и мир глазами друг друга: из истории взаимовосприятия. Вып. 4. М., 2007. С. 21. .

Однако, если рассматривать формирование «оборонного сознания» как составляющую социальной мобилизации общества, которой оно, несомненно, являлось, оценка его окажется не столь однозначной. «Наиболее адекватным критерием эффективности сталинской социальной мобилизации необходимо считать, вероятно, Великую Отечественную войну», — пишет О.Ю. Никонова {434} 434 Никонова О. Ю. Указ. соч. С. 258. . С этой точки зрения нельзя не отметить, что советское общество в годы войны продемонстрировало весьма высокий уровень психологической готовности, как на фронте, так и в тылу. «О, к каким грозовым испытаньям // Подготовлены были они!» — пел уже после войны о «легендарных бойцах» Александр Вертинский, выражая характерное для того времени настроение.