Олег Кен - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

Эти преданные огласке заявления были усилены вербальной нотой с обвинениями в осуществлении вооружений на островах и побережье Финского залива, нарушающими положения мирного договора:

«Вербальная нота Финляндскому правительству. 17.5.1931.

По имеющимся в распоряжении Правительства Союза Советских Социалистических Республик сведениям, Военным ведомством Финляндии

а) построены бетонные платформы для тяжелой артиллерии на северной части острова Гогланда;

б) сооружены на островах Сескар, Лавенсаари и Пениссари базы для военных гидросамолетов;

в) сооружены на островах Сескар и Лавенсаари военно-наблюдательные посты;

г) установлены в районе бывшего форта Ино батареи с сектором обстрела, простирающимся за пределы финляндских территориальных вод.

Поскольку наличие такого рода сооружений и вооружений представляет весьма серьезное нарушение ст. ст. 13, 14 и 15 Мирного договора между Российской Социалистической Федеративной Советской Республикой и Финляндией, заключенного 14 октября 1920 г., полномочное представительство Союза Советских Социалистических Республик просит дать разъяснения по поводу указанных мероприятий финляндского военного ведомства» [778].

После получения этих нот Вестерлунд отправился в миссию и через 40 минут, вернувшись в НКИД, вручил финскую ноту по «ингерманландскому вопросу», присланную из Хельсинки еще 14 мая [779]. Через несколько дней финское правительство дало официальный ответ на советскую вербальную ноту от 17 мая [780].

В ходе беседы, состоявшейся 19 мая в Женеве на фоне начатой «нотной войны», министр иностранных дел А. Юрье-Коскинен заверил М.М. Литвинова в мирных намерениях Финляндии и предложил заключить торговый договор и пакт о ненападении. Нарком заключил из этого, что финское правительство осознает слабость своих позиций [781].

24 мая 1931 г.

Опросом членов Политбюро

64/11. – О Финляндии.

а) утвердить проект ноты НКИД с поправками (см. приложение);

б) ноту опубликовать в печати.

Выписка послана: т. Крестинскому.

Протокол № 40 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.5.1931. – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 10. Л. 62.

Обсуждавшаяся Политбюро нота являлась ответом на демарш правительства Финляндии по поводу нарушения прав населения Ингерманландии [782]. Договоренности о защите прав ингерманландцев, достигнутые при заключении мирного договора 1920 г. давали правительству Финляндии некоторые основания для дипломатического вмешательства. В заявлении представителя правительства РСФСР П. М. Керженцева на 12-м пленарном заседании Мирной конференции в Юрьеве (Тарту) 14 октября 1920 г. утверждалось, что финское население Петроградской губернии «имеет право в пределах общих законов и постановлений государства свободно регулировать дело народного просвещения, общинное и междуобщинное управление, а равно местное судопроизводство, право принимать все необходимые общие меры для подъема своего хозяйственного положения, право осуществлять упомянутые выше цели через необходимые органы представительства и исполнительные органы, субсидируемые общими средствами, согласно с действующим законодательством, право в деле народного просвещения, а равно и в других внутренних делах свободно пользоваться языком местного населения» [783].

При подготовке финской ноты бывший министр иностранных дел Я. Прокопе рекомендовал своему преемнику А. Юрье-Коскинену учесть, что «имеющееся в протоколах переговоров о мире в Тарту одностороннее [советское. – Авт. ] заявление не дает нам сколько-нибудь надежной основы», а попытка финского правительства «получить двустороннее определение в тексте мирного договора или хотя бы подобное обязательство со стороны России» не увенчались успехом. К тому же советское заявление 1920 г. было ограничено «ссылкой на верховенство норм общего законодательства Советского государства». Прокопе призывал не забывать об отсутствии у европейских правительств желания впутываться в ингерманландский вопрос, риск растратить «морально-политический капитал», приобретенный Хельсинки благодаря способности избегать кризисов в отношениях с Россией, что обеспечивало Финляндии гораздо более выгодные, чем другим странам-лимитрофам, условия внешних займов [784].

8 мая Государственный совет под председательством президента П. Э. Свинхувуда одобрил подготовленную Юрье-Коскиненом ноту финского правительства [785]. В ней подчеркивалось, что правительство Финляндии не желает вновь поднимать вопрос о юридической природе сделанного в 1920 г. советской делегацией заявления, как и касаться темы, в какой степени соответствует духу договора практическое осуществление экономических, образовательных и прочих прав финского населения Ингерманландии. Однако финское правительство рассматривало заверения советской стороны как признание за ингерманландским национальным меньшинством права и в дальнейшем проживать на своей территории. Если же значительная часть этого населения высылается и перевозится в далекие и чужие края, то это означает отказ от принципов заявления 1920 г. Финская нота от 16 мая, адресованная исполняющему обязанности наркома Н.Н. Крестинского, была вручена Вестерлундом 18-го; в тот же день перевод ноты был срочно передан Сталину.

Подготовленный НКИД проект ответной ноты был сообщен Генеральному секретарю 23 мая. Ее текст, приложенный к записке Стомонякова в Политбюро, незначительно отличался от опубликованной в «Известиях», внесенные Политбюро поправки носили исключительно редакционный характер [786]. В утвержденной Политбюро (и опубликованной в «Известиях» 26 мая) ноте утверждалось, что заявление представителя РСФСР от 14 октября 1920 г. имело «исключительно информационный характер в смысле освещения вопроса о пользовании финским населением бывшей Петроградской губернии правами, предоставляемыми законами Российской Социалистической Федеративной Советской Республики проживающим на территории последней национальным меньшинствам». Советское правительство поэтому отклоняло содержащуюся в ноте Вестерлунда «попытку вывести из этого заявления какие бы то ни было права для Финляндского правительства и, в частности, право наблюдать за применением к финскому населению Ленинградской области советских законов о национальностях СССР или вести по этому вопросу переговоры с правительством Советского Союза». Финское обращение расценивалось как «вмешательство во внутренние дела СССР», которое, в силу этого, «не может подлежать рассмотрению по существу». Отповедь Москвы завершалась следующим заявлением: «Посылка Правительством Финляндии и опубликование им своей ноты от 16/18 мая сего года, является объективно политической поддержкой контрреволюционной борьбы ничтожной кучки кулаков Ленинградской области против перехода всего населения к новым, более передовым формам сельского хозяйства» [787].