Юлия Кантор - Заклятая дружба. Секретное сотрудничество СССР и Германии в 1920-1930-е годы

Кассационное обжалование приговоров и подача ходатайства о помиловании не допускались; приговор к высшей мере наказания приводился в исполнение немедленно. В 1937 г. по аналогичным параметрам рассматривались дела о контрреволюционном вредительстве и диверсиях. Несмотря на явное противоречие демократическим принципам уголовно-процессуального права, эти постановления – от 1 декабря 1934 г. и от 17 сентября 1937 г. – были отменены только в апреле 1965 г. [369].

10 июня Сталин принял Вышинского и уже поздно вечером (в 23 часа 30 минут), опять-таки в присутствии Молотова и Ежова, – главного редактора «Правды» Л. 3. Мехлиса. 11 июня 1937 г. в «Правде» было опубликовано сообщение об окончании следствия и предстоящем судебном процессе по делу Тухачевского и других военных, которые, как говорилось в сообщении, обвиняются в «нарушении воинского долга (присяги), измене Родине, измене народам СССР, измене рабоче-крестьянской Красной Армии» [370].

О ходе судебного процесса Ульрих информировал Сталина. «Ульрих… говорил, что имеется указание Сталина о применении ко всем подсудимым высшей меры наказания – расстрела» [371], – вспоминал уже в 1962 г. бывший секретарь суда И. Т. Зарянов. Эта информация подтверждается регистрацией приема Сталиным Ульриха 11 июня 1937 г. Из записи видно, что при «инструктаже» Ульриха Сталиным присутствовали Молотов, Каганович и Ежов. Суд стал всего лишь необходимой сугубо формальной процедурой.

В день суда в республики, края и области от имени Сталина было направлено указание:

«Нац. ЦК, крайкомам, обкомам. В связи с происходящим судом над шпионами и вредителями Тухачевским, Якиром, Уборевичем и другими ЦК предлагает вам организовать митинги рабочих, а где возможно, и крестьян, а также митинги красноармейских частей и выносить резолюцию о необходимости применения высшей меры репрессии. Суд, должно быть, будет окончен сегодня ночью. Сообщение о приговоре будет опубликовано завтра, то есть двенадцатого июня. 11.VI. 1937 г. Секретарь ЦК Сталин» [372].

Они действительно успели закончить суд той же ночью. А следующим утром состоялись «заказанные» вождем митинги и конференции. Газеты в столице и регионах вышли с отчетами о них. Типичным образцом такого отчета является, например, передовица «Известий»:

«И впредь беспощадно уничтожать врагов народа.

Резолюция митинга рабочих завода “Калибр”

В 2 часа ночи на заводе “Калибр” состоялся митинг, на котором председатель завкома тов. Облов огласил сообщение о приговоре Специального судебного присутствия Верховного суда Союза ССР над изменниками и предателями родины Тухачевским, Эйдеманом и другими. Сообщение о приговоре Верховного суда СССР рабочие завода встретили аплодисментами и одобрительными возгласами…»

В принятой рабочими резолюции говорится: «Мы, рабочие, инженерно-технические работники и служащие завода “Калибр”, одобряем суровый и справедливый приговор Верховного суда СССР над агентами фашистской разведки. Пусть знают все враги социалистического государства, шпионы, диверсанты, как велика ненависть трудящихся нашей страны к врагам советского народа. Пусть знают фашистская агентура, троцкистская, зиновьевская, бухаринская свора и их хозяева – фашисты, что мы и впредь будем беспощадно уничтожать их. Мы были и останемся непобедимыми, ибо сплочены вокруг нашей большевистской партии, вокруг вождя, друга и учителя товарища Сталина» [373].

Перед судом обвиняемым разрешили обратиться с последними покаянными заявлениями на имя Сталина и Ежова, создавая иллюзию, что это поможет сохранить им жизнь. Некоторые написали. На заявлении И. Э. Якира имеются следующие резолюции: «Мой архив. Ст.». «Подлец и проститутка. И. Ст.». «Совершенно точное определение. К. Ворошилов и Молотов». «Мерзавцу сволочи и б… одна кара – смертная казнь. Л. Каганович» [374].

Тухачевский покаянных писем не писал, о пощаде не просил. Последнее слово он начал недвусмысленно обличающей фразой: «Я хочу сделать вывод из этой гнусной работы, которая была проделана». Затем – завуалированная оценка сталинской демократии: «Я хочу сделать вывод, что в условиях победы социализма в нашей стране всякая группировка становится антисоветской группировкой». Но дальше в стенограмме – запрограммированная процессом каноническая риторика, а возможно, даже и дописанная уже позже – для Сталина.

«Всякая антисоветская группировка сливается с гнуснейшим троцкизмом, гнуснейшим течением правых. А так как базы для этих сил нет в нашей стране, то волей-неволей эти группировки скатываются дальше, на связь с фашизмом, на связь с германским генеральным штабом. Вот в чем гибель этой контрреволюционной работы, которая по существу была направлена к реставрации капитализма в нашей стране. Я считаю, что в такой обстановке, как сейчас, когда перед советской страной стоят гигантские задачи по охране своих границ, когда предстоит большая, тяжелая и изнурительная война, в этих условиях не должно быть пощады врагу(выделено мной. – Ю. К. ) . Я считаю, что наша армия должна быть едина, сколочена и сплочена вокруг своего наркома Климентия Ефремовича Ворошилова, вокруг великого Сталина, вокруг народа и нашей великой партии. Я хочу заверить суд, что полностью, целиком оторвался от всего того гнусного, контрреволюционного и от той гнусной контрреволюционной работы, в которую я вошел… Я хочу сказать, что я Гражданскую войну провел как честный советский гражданин, как честный красноармеец, как честный командир Красной Армии. Не щадя своих сил, дрался за Советскую власть. И после Гражданской войны делал то же самое. Но путь группировки, стащившей меня на путь подлого правого оппортунизма и трижды проклятого троцкизма, который привел к связи с фашизмом и японским генеральным штабом, все же не убил во мне любви к нашей армии, любви к нашей советской стране, и, делая это подлое контрреволюционное дело, я тоже раздваивался. Вы сами знаете, что, несмотря на все это, я делал полезное дело в области вооружения, в области боевой подготовки и в области других сторон жизни Красной Армии.

Преступление настолько тяжело, что говорить о пощаде трудно, но я прошу суд верить мне, что я полностью открылся, что тайн у меня нет перед советской властью, нет перед партией. И если мне суждено умереть, я умру с чувством глубокой любви к нашей стране, к нашей партии, к наркому Ворошилову и великому Сталину» [375].

Приговором Специального судебного присутствия Верховного суда СССР от 11 июня 1937 г. все обвиняемые… осуждены по ст. 58-1 «б», 58-8 и 58–11 УК РСФСР к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией имущества и лишением присвоенных им воинских званий [376]. Суд закончился в 23.35. Той же ночью осужденных расстреляли.