Коллектив авторов - Новая история стран Азии и Африки. XVI–XIX века. Часть 3

На протяжении своего правления Исмаил сделал почти невозможное для традиционного Марокко – распространил влияние и контроль правительства на всю территорию страны. Даже племена Высокого Атласа , веками не признававшие никакой внешней власти, вынуждены были временами ему подчиняться. Все вопросы он решал единолично, не терпел возражений и уважал только собственное желание. Железная воля и неразборчивость в средствах сделали террор философией его внутренней политики. Конфискации имущества, депортации и казни – таковы были проявления его власти. Скорый на расправу, шериф, впрочем, был гибок и не стеснялся в случае необходимости брать к себе на службу разгромленного противника, как он делал с суфийскими наставниками, поднимавшими против него мятежи.

Строгая централизация власти и государственная дисциплина, введенные Мулай Исмаилом, столь явно противоречили традициям Дальнего Магриба, что сразу же после смерти султана (1727 г.) его режим рухнул. Горские племена освобождались от государственных налогов и спускались на равнины для грабежа, в городах разгорались бунты, кочевники организовывали набеги на плодородные приатлантические равнины и ввязывались в распри с их населением. Но, главное, многочисленные сыновья Исмаила при поддержке суфийских братств и мурабитов начали затяжную борьбу за престолонаследие, известную как междуцарствие или Тридцатилетняя смута (1727–1757 гг.).

В ходе этого длительного братоубийства ключевую роль сыграли «черные преторианцы» Исмаила, осознавшие, что они являются единственной организованной силой в Дальнем Магрибе. При их участии дети Исмаила часто менялись на престоле. В частности, законный эмир-наследник Мулай Абдаллахв ходе боевых действий был четыре раза низложен (1728, 1735, 1736, 1745 гг.) и пять раз призван на правление (1727, 1729, 1736, 1740, 1745 гг.) различными общественно-политическими силами. Все это время Дальний Магриб оставался театром борьбы между темнокожими гвардейцами- абид, остававшимися хозяевами положения, горожанами Фесаи Марракеша, привилегированными служилыми арабскими племенами и берберскими кочевниками. Возобновление кочевых миграций, частое разорение городов противоборствующими сторонами, засухи и голодный мор, поразившие страну в 40-х годах XVIII в., поставили под вопрос не только объем власти Алауитской династии, но и само ее существование.

Длительное междуцарствие и анархия вновь, как в эпоху становления алауитского государства, раздробили Дальний Магриб на племенные территории, земли вольных портовых городов, владения влиятельных мурабитов и удельные княжества членов династии. Вторая половина XVIII – начало XIX в. прошли в Марокко под знаком высокой социальной динамики и политической нестабильности. Нередкие в это время войны, эпидемии и кочевые миграции ослабляли социально-иерархические представления в массовом сознании. Однако позиции племенного уклада в общественной жизни оставались незыблемыми. Общинное землевладение преобладало в Шерифской империи над частным и государственным, а кровнородственные отношения предопределяли жизненные приоритеты и ценности населения как в сельской, так и в городской среде.

Система управления Марокко также мало изменилась со времен Саадидов. Несмотря на все усилия шерифских властителей, Дальний Магриб слабо поддавался централизации. Наместники провинций были почти независимы от центра, а подчиненная власти султана территория редко превышала 1/ 3площади Марокко. Духовная власть шерифских правителей признавалась марокканцами повсеместно, тогда как их претензии на сбор налогов решительно отрицались населением труднодоступных Атласских гор и полупустынных областей юга. Поэтому управление страной по-прежнему осуществлялось в традиции «кочующего двора». В XVIII–XIX в. Марокко имело четыре столицы – Фес, Марракеш, Рабати Мекнес– и в каждой из них султан пребывал по несколько месяцев в году, постоянно перемещаясь с семьей, приближенными и армией по провинциям своего султаната и взимая налоги. Слабость внутрихозяйственных связей, кочевые миграции и межплеменные столкновения чрезвычайно затрудняли деятельность султанской администрации.

Равновесие между противоборствующими силами Тридцатилетней смуты удалось восстановить лишь внуку Мулай Исмаила – Сиди Мухаммеду ибн Абдаллаху(1757–1790 гг.). Усталость населения от войн и ослабление мощи негритянской гвардии позволило этому незаурядному правителю постепенно восстановить мир и относительный порядок в стране. В своих объединительных усилиях новый султан не мог полагаться на проведение силовой политики, поскольку его военные силы были незначительны. Поэтому он пользовался своим шерифским престижем, который был довольно высок, а также междоусобицами суфийских братств и берберских племен. Прибегая к дипломатии, Сиди Мухаммед стремился привлекать братства и мурабитов на свою сторону, одновременно поддерживая конфликты и расколы между ними. В итоге часть суфийских объединений Марокко была оттеснена в Западный Алжир и Присахарье, а другие привлечены к управлению государством.

Внешняя политика Сиди Мухаммеда была сориентирована на широкие контакты со внешним миром, тем более что выгодное географическое положение Дальнего Магриба и его природные ресурсы привлекали постоянное внимание европейских держав. Развивая морскую торговлю, султан восстановил порты на атлантическом побережье и даже возвысил один из них ( Рабат) до звания столичного города. Он стремился не только привлекать в Марокко иностранных торговцев и сделать товарообмен источником постоянного дохода, но и диверсифицировать внешнеторговые связи.

На протяжении своего правления Сиди Мухаммед заключил договоры о дружбе и торговле с Данией(1751 и 1765 гг.), Швецией(1763 г.), Франциейи Испанией(1767 г.), Португалией(1773 г.), США(1786 г.) и рядом других стран. Освободив Мазаганот португальцев (1769 г.), султан озаботился оживлением коммерции на юге страны. По его указаниям на побережье Атлантики, в месте, где сопрягались океанические и караванные пути, был выстроен новый город-порт Могадор, спроектированный французским архитектором. К концу правления Сиди Мухаммеда этот город стал крупнейшим рынком Марокко, монополизировавшим торговую активность южных и центральных регионов страны. В целом за 70-е годы XVIII в. объем марокканской внешней торговли возрос с 7 до 17 млн франков, но частые засухи, эпидемии и налеты саранчи, поразившие страну в конце столетия, помешали поступательному развитию экономики Шерифской империи.