Франсуа-Ксавье Нерар - Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928-1941)

В известной мере сталинский режим лишь опирается на образ мыслей и структуры, ему предшествовавшие: доносительство не возникает неожиданно как одна из советских политических практик вместе с приходом Сталина к власти. Как раз наоборот, корни традиции обращения к власти с жалобой с тем, чтобы добиться решения своих проблем, но также для того, чтобы сообщить о бесчестных поступках и плохой работе, уходят глубоко в историю страны. Письма-обращения к власти писали не только советские люди тридцатых годов. Да и большинство инстанций приема таких обращений существовали уже до 1928 года.

И все же ни усилия власти, ни относительно давнишняя традиция не достаточны, чтобы объяснить это явление. Никто, даже в таком лишенном свободы обществе как СССР, не обязан писать письмо. Этот поступок остается глубоко личным решением. Население, однако, не игнорирует обращенные к нему призывы: оно вовсю занимается доносительством. Помимо этого, разнообразие побуждений и широкий социальный спектр доносящих обеспечивают явлению явный размах. Тысячи писем ежедневно направляются советскими людьми в различные инстанции, более или менее секретные, более или менее репрессивные. Этот мощный поток доносит до власти в центре и на местах имена обвиняемых, ненависть и гнев, страх и отчаяние. Он свидетельствует, что доносительство отражает насущную потребность. Будет точнее говорить не столько о «сообщничестве», пусть и вынужденном, каким его представляют некоторые историки {905} 905 Conquest R. The Great Terror… P. 378. , сколько о «согласии» населения. Пусть даже в значительной мере из-за отсутствия выбора, население подтверждает правомерность структур, созданных советской властью. Несомненно, имеет место общее признание системы, которое лишь отчетливее выступает за наивностью некоторых сигналов. Бессмысленно писать в «Правду» о пытках в НКВД или других действиях власти: но то, что это происходит, говорит о надежде, пусть и минимальной, которую народ связывал с системой сигналов.

Доносительство в СССР тридцатых годов — акт политического насилия. Почти полное исчезновение слова «донос» из русского языка совершенно не означает, что то же самое случилось и с самим действием. Широко применявшиеся в напряженные периоды, регулярно потрясавшие жизнь страны, доносы помогают власти собирать сведения, разоблачать «врагов» с несомненным результатом. Кампании самокритики, чистки и репрессии конца тридцатых годов, таким образом, действительно позволили многим свести личные счеты. При этом авторы сигналов совсем не обязательно являются добровольцами по проведению сталинских репрессий в жизнь. Они знают, как использовать систему в своих интересах, виртуозно владеют языком власти и умеют на нем говорить. Диапазон стратегий, исследованных в этой книге, подчеркивает способность населения приспосабливаться. То, что частью авторов движет личный интерес, не должно заслонять от нас основных корней явления: социальную напряженность, нужду, голод и повседневное насилие. Было бы ошибкой представлять доносительство лишь как простой инструмент, предназначенный только для того, чтобы избавляться от соседа или неудобного человека. Если бы доносившие не имели другой цели, кроме мести и желания причинить зло, «результаты», весьма малоубедительные, привели бы к постепенному угасанию практики.

Добиться решения своего вопроса трудно, даже когда речь идет о низменной мести, но это, похоже, никак не гасит энтузиазм населения. Практика «сигналов» не уходит из жизни советских людей с началом войны. Напротив, она продолжается и еще более энергично — после 1945 года и так вплоть до самых последних лет существования Советского Союза, в котором Комитет народного контроля действует как далекий наследник институтов, которые мы изучали. Жалобы и порядок их составления продолжают быть предметом официальных брошюр {906} 906 См., например, многочисленные дела, хранящиеся в ГОПАНО. Ф. 30 (Горьковский городской комитет). О том, каким был сигнал после войны, см. Mommsen M. Hilf Mir, Mein Rechtzu Finden: Russische Bittschriften Von Ivan dem Schrecklichen bis Gorbatchev. Berlin, 1987; Lampert N. Whistleblowing in the Soviet Union: Complaints and Abuses under State Socialism. London, 1985. . Это означает, что они действительно соответствуют потребности, необходимости: речь идет о социальном клапане. Очень тяжелые условия жизни и работы в СССР периода коллективизации и индустриализации выносить было чрезвычайно трудно. В этих обстоятельствах организованное вытеснение различных форм политического и социального протеста превращает письмо к власти в единственно допустимый способ выражения неудовлетворенности, недовольства. Забастовки, демонстрации, партии или политические течения, но также восстания или городские беспорядки подавляются методично и беспощадно. Сигналы, следовательно, являются способом заявить о своем неблагополучии. Впоследствии социальные изменения уже не столь значительны, но именно невозможность облечь в иную форму свой протест обеспечивает сохранение практики.

Этой потребности населения соответствует представление о государстве, весьма распространенное среди «профессионалов» работы с жалобами и в официальной пропаганде: о государстве как единственном собеседнике населения, способном решать самые мелкие проблемы советских людей. Большая часть сотрудников аппарата по улавливанию недовольства были движимы желанием максимально хорошо разрешить проблемы, с которыми столкнулись их корреспонденты. Доказательство тому — многочисленные случаи, когда Калинин и его подчиненные вступались за тех, кто к ним обратился. Почти маниакальное внимание Марии Ульяновой к работе областных бюро жалоб, серьезность и профессионализм, с которыми ее службы работали над столь различными проблемами как незаконное проникновение кулаков и, с другой стороны, производство одежды в Москве или книги жалоб в советских магазинах, доказывают их добросовестность.

Система тем не менее и в этом случае принципиально неэффективна. Обращения советских людей ничего не смогли изменить в сталинском СССР, даже в малозначимых областях. В этом убеждают множество отчетов, информирующих об одном и том же недостатке в работе на протяжении целого десятилетия. Бюро жалоб и другие учреждения не имеют прежде всего достаточно персонала, чтобы решить вопросы, которые ставит перед ними население. И главное, им не хватает воли и политических средств, чтобы действовать. Меры, которые они могут принять, слишком ограниченны, чтобы бороться с недугами, которые они берутся лечить: насилие, экономическая и социальная неэффективность являются неотъемлемой принадлежностью сталинской системы.

Тоталитарный проект централизованного государства, способного все контролировать, вплоть до того, чтобы контролировать самого себя, а затем и «контролировать контролеров», не мог не заплутать в извилистых коридорах советской бюрократии. С точки зрения власти, точно так же, как и с точки зрения населения, конкретные результаты практики доносительства ограниченны и, очевидным образом подтверждают провал этого немыслимого проекта.