Сергей Войцеховский - Трест (Воспоминания и документы)

- Все пропало. Трест пропал. Кутепов просил вас тотчас приехать.

В штабе РОВС на улице Колизе Кутепов сказал Шульгину:

- Дайте мне слово, что будете молчать.

Шульгин дал слово".

Верно в этом только то, что о "бегстве" Опперпута из Москвы Шульгин узнал на паперти собора, но не от Артамонова, а от меня, хоть и не так, как изобразил Никулин. Кутепов, появившийся в соборе к началу предстоявшего молебна, Шульгина в свою канцелярию не вызывал. После богослужения он предложил мне позавтракать с ним.

--

Я был польщен, но и смущен приглашением. Быть гостем легендарного вождя, создателя Галлиполи, было для меня великой честью. Она была доказательством его доверия в те дни, когда каждый человек, вовлеченный в М.О.Р., мог вызвать подозрение.

Пешком мы дошли из церкви до оживленного, переполненного ресторана, очень не похожего на то, к чему я привык в Варшаве. Там просторные залы и разделенные достаточным расстоянием столы способствовали неторопливым беседам. Здесь, в Париже, небольшой столик, за которым мы сидели у стены, соприкасался с соседями. Разговор о Тресте был бы в такой обстановке непростительной неосторожностью, но Кутепов о нем не заговорил. Неожиданно, он нарисовал картину будущей России - той, о которой, очевидно, мечтал не раз. В его воображении, она должна была стать идиллической страной патриотизма, чистых нравов и готовности отдать жизнь за отчизну. Не все в этой мечте показалось мне осуществимым, но Кутепову - как я понял - была дорога каждая, обдуманная им черта. Русскую деревню он хотел увидеть богатой, сытой, принаряженной, а ее молодежь - воспитанной в военной дисциплине. Не забыл он даже тех малиновых рубашек, в которых мечтал ее увидеть в дни парадов и смотров.

Все это было так не похоже на печальную действительность, {111} что в скептике могло вызвать ядовитую улыбку, но я был тронут. Передо мною вдруг раскрылась такая сторона души Кутепова, которую до этой встречи я не мог себе представить.

После завтрака я проводил его до станции метро. Он коротко рассказал переданное ему в Финляндии Потаповым приглашение побывать в России, отклонение этого предложения, заданный ему вопрос, не приведет ли напряжение отношений Лондона с Москвой к войне, и свой утвердительный ответ.

Узнав, что мне нужно вечером выехать в Варшаву, он предупредил, что до отъезда я получу в гостинице, для передачи Артамонову, вызванные обстоятельствами указания.

--

В Париже живет мой лучший друг - связали нас годы счастливого детства, разлучили революция и эмиграция. В день моего отъезда он захотел продлить неожиданную встречу, проводить меня на вокзал. Я, однако, не смог пригласить его в комнату, где должен был получить указания Кутепова, и попросил посидеть внизу, на узком диванчике у входной двери.

Георгиевский кавалер и участник Белого Движения, мой друг был и остался непримиримым противником большевиков. Кутепов был для него не только белым генералом, но и воплощением активной борьбы с поработившими Россию коммунистами. Поэтому, когда он его вдруг увидел в этой маленькой, бедной гостинице, он поднялся и вытянулся перед ним, как перед своим начальником по воинским организациям.

Кутепов пришел ко мне один, без какой-либо охраны. Его не удивило и не встревожило, что кто-то, сидевший у дверей, его узнал. Скоро и решительно он поднялся наверх по витой железной лестнице и, войдя в мою комнату, сразу заговорил о деле.

Данные Артамонову указания сводились к его оставлению резидентом боевой организации в Варшаве. Ему было предписало сделать все возможное для сохранения добрых отношений с польским штабом ради продолжения борьбы и нанесения большевикам ударов, которым помешал Трест. Радковичу и его спутникам было приказано немедленно выехать в Париж.

{112} В 10 часов вечера 25-го апреля я сел на парижском северном вокзале в варшавский поезд. Сочтя меня, очевидно, поляком и подлинным дипломатическим курьером, польское посольство в Париже доверило мне почту - на этот раз не чемодан, а небольшой пакет, не испортивший путешествия.

27-го апреля, в Варшаве, я первым делом направился во дворец Брюля, где помещалось министерство иностранных дел, и сдал этот пакет, получив сохранившуюся до сих пор расписку курьерской экспедиции. Затем я побывал у Артамонова и сообщил ему распоряжения Кутепова. В это утро мы оба еще недостаточно ясно сознавали, что в нашей жизни перевернута страница и что нам предстоит, каждому по своему, сделать вывод из наших непростительных ошибок.

В этот теплый и солнечный апрельский день мы, однако, понимали, что все, предстоящее нам, будет новой эпохой - после Треста.

1973 г.

[Image007]

{113}

ПОЛЬСКИЙ ОФИЦЕР О ТРЕСТЕ

Дело Треста - как обыкновенно называют историю "легенды", созданной чекистами в начале двадцатых годов для обмана русских эмигрантов и иностранных штабов - все еще не освещено полностью. Между тем его современников становится все меньше. Московские вдохновители Треста умерли или были расстреляны Сталиным. Скончались их агенты, появлявшиеся за границей и установившие от имени тайного объединения русских монархистов связь с А. П. Кутеповым и его боевой организацией. Не поддается учету число иностранцев, имевших дело с Трестом, но и их, несомненно, осталось мало.

Советские архивы - как показало опубликованное в 1965 году в Москве произведение Л. В. Никулина "Мертвая зыбь" - содержат сведения об этой провокации, но изучение этих архивов не возможно, пока существует коммунистическая диктатура. Заграничные хранилища либо были уничтожены в 1939-1945 г.г., либо давно перестали заниматься Трестом. Когда американское издательство, напечатавшее в 1960 году книгу Джоффрея Бэйли "Конспираторы", искало фотографию Якушева, оно ее не нашло. Нет за границей и достоверной фотографии того советского агента, который называл себя то Опперпутом, то многими другими именами, разве что в Финляндии, которая, по понятным побуждениям, не склонна теперь вспоминать свою причастность к Тресту.

Из русских эмигрантов, принадлежавших к Кутеповской организации, уцелели двое или трое. Яркий рассказ В. А. Ларионова об его удачной боевой вылазке в Россию и нападении на коммунистический клуб в Петрограде остается до сих пор {114} единственным описанием действий кутеповцев на русской территории, но в нем речь о событиях, разыгравшихся хотя и в прямой связи с историей Треста, но после его ликвидации. Поэтому все, что написано до сих пор о Тресте эмигрантами или иностранцами, исходит не от очевидцев, а от тех, кто знает Трест понаслышке. Это стало причиной распространенных ошибок.

Одна из них состоит в неверном толковании самого слова Трест. Оно иногда понимается буквально - неосведомленные "историки" говорят о "тресте провокаторов", называют его центром всех советских начинаний, направленных против эмиграции. Этот центр существовал - им было ОГПУ, но Трест был для чекистов только одной из их многочисленных агентур.