Владимир Войтинский - 1917-й - Год побед и поражений

Обходим тюремные корпуса. Никогда не производили на меня столь гнетущего впечатления железные решетки, окованные двери, кандалы, серые, бледные лица арестантов...

Много оказывалось сомнительных случаев: статья уголовная, но мотивы преступления политические, связанные с революцией. Мы толковали постановление об освобождении политических так широко, как только было возможно. Подлежащих освобождению оказалось несколько сот человек.

Лишь к вечеру я вернулся из тюрьмы в Комитет. Здесь за день накопилось много новостей: был образован целый ряд комиссий, появились широкие проекты, были составлены воззвания к населению, а главное, Комитет вступил в сношения с образовавшимся накануне Временным правительством и с Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов, отправив телеграмму кн. Львову18 и Чхеидзе". Текст этой телеграммы, представлявшей как бы политическую платформу Комитета, сохранился в петроградских газетах того времени. Воспроизведу его полностью:

"Комитет общественных организаций в Иркутске приветствует почин вновь образовавшегося Временного правительства в деле низвержения старой власти, своей преступной деятельностью приведшей страну на край гибели.

Комитет взял в свои руки управление местными делами. Задача Комитета --поддерживать в борьбе против остатков старой власти Временное правительство, признанное населением и гарнизоном Иркутска.

Происходят многолюдные собрания. Генерал-губернатор Пильц скрывал все телеграммы до вечера 2 марта. Необходимо немедленное наше постоянное осведомление о всех шагах новой власти, необходимо назначение правительством его представителей по управлению краем и немедленное устранение генерал-губернатора Пильца. Сейчас происходит освобождение из Иркутской и Александровской каторжных тюрем политических заключенных. Намечена передача продовольственного дела демократическим организациям города и губернии, образовался Совет рабочих депутатов.

Комитет твердо верит, что последовательное осуществление надежд демократии сплотит в разгоревшейся борьбе за новую Россию все живые силы страны"*.

Какая сдержанная, умеренная телеграмма! Исходное положение ее --признание за Временным правительством почина в низвержении старой власти --объясняется тем, что в те дни, плохо представляя себе петроградскую обстановку, мы не могли подозревать, что первое революционное правительство в своем большинстве состояло из людей, не принимавших участия в происшедшем перевороте, ненавидевших революцию и считавших ее великим бедствием. Но остальные особенности телеграммы и весь ее тон не могут быть объяснены ни случайными пробелами в нашей информации, ни присутствием в Комитете общественных организаций цензовых, политически умеренных элементов. Ибо эти элементы в первые дни ничем не проявляли себя, предоставляя право говорить и действовать политическим ссыльным.

Почему же составленная старыми революционерами телеграмма оказалась столь слабой и бледной? Почему, в частности, в ней не было ни слова о чаяниях рабочего класса? Потому, что положение представлялось революционерам, господствовавшим в Комитете, в таком виде: Иркутск --чиновничий, мещанский город, со слабо развитой промышленностью, с незначительным числом рабочих. Кругом -- от Уральского хребта до Великого океана -- зажиточное, крепкое крестьянство. Казалось, что эта масса населения до конца за революционным знаменем не пойдет. К чему же привела бы в таких условиях попытка в переходный момент крушения старой власти полностью развернуть над городом это знамя? Эти соображения и определяли политику Комитета: оставаться в пределах возможного, идя по равнодей

* Известия Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов20, 1917, No 8, 7 марта.

ствуюшей между нашими стремлениями и теми стремлениями, которые должна была бы выразить фактически безмолствовав-шая оппозиция справа.

Церетели был наиболее ярким выразителем этой политики. Но не только все иркутские меньшевики и эсеры21, но и большая часть местных большевиков" признала в иркутской обстановке всякую иную политику невозможной. К тому же были еще особые обстоятельства, заставлявшие нас, революционеров, внезапно оказавшихся хозяевами положения в городе, бывшем для нас всех местом изгнания, особенно настойчиво подчеркивать нашу лояльность по отношению к центральной власти. Мы прекрасно представляли себе, какая вакханалия убийств, грабежей, насилий грозит в насыщенной уголовными элементами Сибири, если край, хоть на короткое время, останется без власти или если авторитет центрального правительства в населении будет поколеблен неосторожными шагами местных деятелей.

Впрочем, были в Сибири и сторонники иной тактики. Числа 4 марта мы получили из Якутска телеграмму, подписанную депутатом Четвертой Государственной думы" Петровским24. Телеграмма извещала, что в Якутске объявлена социальная революция, город украшен красными флагами, по улицам его движутся несметные толпы ликующего народа; переворот принят с восторгом всем населением; власть перешла в руки комитета, составленного из представителей "рабочих, приказчиков, духовенства, купечества, чиновников, инородцев, скопцов, учащихся, учителей, родителей и женщин".

Телеграмма предназначалась для опубликования и была, очевидно, рассчитана на то, чтобы поднять настроение в тех частях Государства Российского, которые еще не произвели у себя социального переворота. Но дать печатать этот документ у нас не хватало духа. В частности, я лично, зная немного якутскую жизнь, настаивал на том, что пропустить телеграмму Петровского в газеты значило бы сделать посмешищем его да и всю ссылку. Так и удержали мы этот документ в архиве Комитета.

Быть может, впрочем, в тот самый час, когда мы совещались о том, что делать с телеграммой Петровского, автор ее, получив копию нашей телеграммы Временному правительству, размышлял, можно ли пропустить в местную газету этот явно контрреволюционный документ...

* * *

Не помню, какие воинские части стояли в Иркутске и вокруг города. Помню лишь, что солдат было здесь очень много -- чуть ли не 40 тысяч штыков и сабель. Солдаты не только приняли переворот, но упорно и страстно пытались осмыслить его. Одна за другой приходили в Комитет солдатские депутации. Задавали вопросы, просили разъяснений, звали представителей Комитета в казармы, на митинги. Настроение среди солдат было двойственное: традиционный "патриотизм" переплетался с опьянением свободой и начавшим пробуждаться бунтарским духом.

Группа только что освобожденных из тюрьмы анархистов вывесила из окна отведенной им квартиры красный флаг с надписью: "Долой войну!" Солдаты в помещавшейся поблизости казарме заволновались. Кто-то пустил среди них слух, что под видом политических из тюрьмы освобождены немецкие шпионы. Начались споры -- переколоть или арестовать их и отвести обратно в тюрьму? Более благоразумные из солдат бросились в Комитет, оттуда анархистам предложили убрать флаг с соблазнительной надписью, что и было немедленно исполнено. Но до вечера перед домом амнистированных толпились кучки возбужденных солдат.