Николай Руднев - Командир легендарного крейсера

Затем все трое направились на «Талбот». Перед ■отъездом Руднев отдал распоряжение об усилении бдительности на корабле и предложил послать офицера к капитану «Сунгари» и предупредить, чтобы тот приготовился к затоплению парохода.

Приглашенный на совещание командир американской канонерки «Виксбург» Маршаль не счел нужным явиться, объяснив это отсутствием указаний своего командования. .

В 9 часов утра совещание открылось. Бэйли огласил текст письма Уриу. Бореа, Сэнес и Руднев предложили немедленно заявить ему решительный протест. При этом Сэнес отметил, что накануне сам же Бэйли в связи с нападением на «Корейца» выразил готовность даже пустить в ход оружие против нарушителей нейтралитета Чемульпо.

Такие мнения участников совещания никак не соответствовали стремлениям Бэйли и он предложил продолжить совещание без участия русского командира.

Трое иностранных командиров перешли в другую каюту. Руднев остался один.

В тот момент, когда часы показывали 9 часов 30 минут, ему вручили пакет из русского консульства, в котором находилось письмо Уриу на имя «старшего из русских морских офицеров», то есть Руднева. Письмо ■было передано консулом в Чемульпо вице-консулу По-ляновскому. Оно гласило:

«Сэр, ввиду существующих в настоящее время враждебных действий между правительствами Японии ш России, я почтительно прошу Вас покинуть порт Чемульпо с силами, состоящими под Вашей командой, до полудня 27 января (9 февраля) 1904 г. В противном случае я буду обязан открыть против вас огонь в порту. Имею честь быть, сэр. Вашим покорным слугой. •С. Уриу».

Руднев остался один со своими тяжелыми думами. Вспоминались любимая Россия, семья и, как он потом рассказывал, детство, молодость, вся последующая жизнь... Он говорил, что эти двадцать минут одиночества были самыми тяжелыми в его жизни. Тяготила страшная ответственность за судьбу стольких человеческих жизней, вверенных ему, за участь кораблей...

Закрытое совещание закончилось. Бейли объявил Рудневу, что если русские корабли в соответствии с требованием Урну не покинут порт до 12 часов дня. все иностранные суда будут вынуждены выйти в море, чтобы избежать опасности. Он добавил, что все трое участников совещания подписали протест на имя японского адмирала.

Руднев, глубоко возмущенный коварством Бэйли, сохранял видимое спокойствие. «Приговор вынесен!» — подумал он, а затем обратился к англичанину с просьбой, чтобы иностранные корабли проводили «Варяг» и« «Кореец» за пределы нейтральных вод, решив принять-бой с японской эскадрой в открытом море. Но англичанин холодно, при молчаливом согласии других командиров, отказался это сделать, заявив, что такие действия явились бы нарушением нейтралитета. Между тем, просьба Руднева являлась вполне законной.

После неловкой паузы иностранцы спросили Руднева. как он намерен поступить в данных обстоятельствах. В их вопросе скрывалось скорее любопытство, чем желание помочь.

Командир «Варяга» гордо ответил:

— Сделаю попытку прорваться. Приму бой с эскадрой японцев, как бы сильна она ни оказалась. Сражаться на нейтральном рейде не собираюсь, а о сдаче не может быть и речи. Это не в обычае русских моряков!..

Это категорическое решение, явившееся выражением^ непоколебимого мужества, ошеломило участников совещания. Бэйли, очевидно, решил, что русский командир принял его сгоряча. На лице англичанина появилась-скептическая улыбка. Все молчали.

Руднев, окинув ледяным взглядом присутствующих и не подав никому руки, быстро вышел из каюты. За ним едва поспевал Бэйли, проводивший его до вельбота.

Бэйли послал протест за подписью трех командиров. но и здесь остался верен себе: протест был вручен Урну... за десять минут до первого выстрела! Кроме того. Бэйли отправил Урну протокол совещания командиров. в котором было записано, что присутствовавший на совещании Руднев заявил о намерении покинуть Чемульпо до полудня, а также просил сопровождать русские суда до выхода из нейтральной зоны, на что иностранцы не согласились. Таким образом, Бэйли фактически предупредил Уриу о тактическом плане Руднева и своим предательским поступком дал японской эскадре возможность подготовиться к встрече русских кораблей.

Прибыв на «Варяг», Руднев собрал всех офицеров, сообщил им о начале военных действий, о японском ультиматуме и о принятом им решении идти на прорыв, в случае неудачи взорвать крейсер, но ни под каким видом не сдаваться на милость врага.

— Нецелесообразно принимать бой на узком рейде,— сказал он.— Это означало бы лишить себя возможности маневрировать и тем самым поставить наши корабли под прямые выстрелы неприятельской эскадры, а также ограничить возможность нанести врагу наибольший урон. Попытка прорваться сулит, хотя н слабую. надежду, но в открытом море можно маневрировать и занять более выгодную позицию. Мы не можем пренебречь этой единственной возможностью. Помните, что у русских слова «сдаваться» нет! Сдаваться позволительно только при игре в шахматы. Честь обязывает нас выполнить пункт устава Петра Первого: «Корабли российские ни перед кем не должны спускать своего флага»...

Офицеры единодушно одобрили решение командира. Здесь же Руднев указал обязанности каждого офицера в бою. Мичману Черниловскому-Соколу он поручил подготовить на всякий случаи взрыв крейсера.

Затем Руднев вызвал старшего офицера и командира «Корейца», которым сообщил о вынесенном решении и отдал приказание об изготовлении кораблей к бою.

На обоих русских кораблях шли последние приготовления. Проверялись водоотливные турбины, насосы, система подачи снарядов. По палубам разносили пожарные шланги, готовили пластыри на случай подвод* ных пробоин, убирали лишний такелаж. Деревянные предметы, люки, трапы и другие легкие вещи, могущие стать жертвой огня, выбрасывали за борт.

На «Корейце», следуя примеру «Варяга», тоже приготовили к взрыву оба зарядных погреба.

Все матросы и офицеры выполняли авральную работу спокойно, как на учении.

Беляев предложил вольномаемному коку (повару) Криштофенко съехать на берег и отправиться в русское консульство, но тот отказался наотрез. Его назначили подавать снаряды на корме.

Довольный результатом обхода крейсера, Руднев поднялся на мостик, где шла последняя проверка дальномера, машинного телеграфа, связи, руля и сигнализации. В штурманской рубке Беренс встретил командира дружеским упреком: