Петр Рябов - История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том II

Декабристы представляли собой не узкую группу заговорщиков, но довольно широкую среду, целую «субкультуру» со своими друзьями, родными, сторонниками, литераторами и сановниками (вплоть до Пушкина, Грибоедова, Рылеева, Ермолова и Сперанского), со своей этикой и нормами поведения. По словам замечательного историка, филолога и культуролога Ю.М. Лотмана: «Декабристы проявили значительную творческую энергию в создании особого типа русского человека, по своему поведению резко отличавшегося от того, что знала вся предшествующая русская история… Специфическое, весьма необычное в дворянском кругу поведение значительной группы молодых людей, находившихся по своим талантам, характерам, происхождению, по своим личным и семейным связям, служебным перспективам и т. д. в центре общественного внимания, оказало воздействие на целое поколение русских людей».

Что отличало декабристов? Стремление к подвигу, к действию, к преодолению невыносимого зазора между «словом» и «делом». Особая речь (у Пушкина: «витийством резким знамениты сбирались члены сей семьи»), смелое и резкое обличение крепостничества и деспотизма. По словам Ю.М. Лотмана: «Декабристы культивировали серьёзность как норму поведения», – гражданская позиция была для них не «игрой» и не «позой». Вынесение общественных проблем на гласное обсуждение, превращение балов и светских салонов в трибуну для политического действия также было характерно для декабристов. Как отмечает Ю.М. Лотман: «Именно на этой основе возникло специфическое для декабристов рыцарство, которое, с одной стороны, определило нравственное обаяние декабристской традиции в русской культуре, а с другой – сослужило им плохую службу в трагических условиях следствия и неожиданно обернулось нестойкостью». (Ибо декабристы не знали, как вести себя в ситуации разгрома, а представление о дворянской чести мешало им скрывать истину от своих судей). Благородство, самоотверженность, жажда подвига и жертвы определяли собой нравственный облик декабристов. В образе Чацкого у Грибоедова – ироничного, негодующего, прямого, смелого, бескомпромиссного, единственного нормального человека среди окружающих безумцев – ярко выражен психологический типаж декабриста. Не менее ярко характеризуют поколение декабристов и знаменитые пушкинские строки:

Слова «честь», «свобода» и «отчизна» не просто были для членов тайных обществ красивыми словами, – именно они определили их мироощущение и обусловили их славный подвиг. Также Ю.М. Лотман отмечал, что: «Культ братства, основанного, на единстве духовных идеалов, экзальтация дружбы были в высшей мере свойственны декабристу, часто за счёт других связей… Прозаическая ответственность перед начальниками заменилась ответственностью перед историей, а страх смерти – поэзией чести и свободы. «Мы дышим свободою», – произнёс Рылеев 14 декабря на площади. Перемещение свободы из области идей и теорий в «дыхание» – в жизнь. В этом суть и значение бытового поведения декабристов». Таким образом, декабризм есть явление не только политическое, но. прежде всего, духовное, культурное, без понимания чего невозможно понять поступков декабристов. Как не понял их высший сановник империи граф Фёдор Растопчин, недоумённо спрашивающий: «Во Франции сапожники устроили революцию, чтобы стать дворянами. Что же у нас бунтуют дворяне – неужели хотят сделаться сапожниками?» В основе всего движения декабристов лежали не корыстные сословные интересы, но прежде всего высокие духовные импульсы: на смену прежней безобидной «игре в либеральные идеи» отцов-«вольтерьянцев» екатерининских времён, пришло глубокое, выстраданное и искреннее вольнодумство.

Разумеется, движение декабристов было неоднородно и отличалось разнообразием и программ, и духовных типажей. Среди участников тайных обществ немало было беспечных, незрелых, случайных людей. Но рядом с ними были блестящие мыслители, герои войны 1812 года, гвардейские офицеры, отдавшие свою жизнь ради служения высоким идеалам. Также сильно различались и программы декабристов: более либерального, «рыхлого» и умеренного Северного общества (программой которого была Конституция Никиты Муравьёва) и более радикального и мощного Южного (его программой была «Русская Правда» Павла Пестеля). Всех декабристов объединяла идея немедленной отмены крепостного права и ограничения самодержавия. Все считали средством для достижения целей военный переворот (казалось, что он способен избавить Россию и от ужасов новой крестьянской «пугачёвщины», и от ужасов якобинского террора). Однако, если «северяне» планировали немедленный созыв Учредительного Собрания, которое решит дальнейшую судьбу России, то Пестель выступал приверженцем революционной военной диктатуры, которая в течение ряда лет будет «готовить» страну к «свободе». Если Никита Муравьёв предполагал освобождение крестьян из-под крепостного ига без земли, введение конституционной монархии, превращение России в децентрализованную федерацию земель и неуклонное соблюдение всех демократических свобод (слова, совести, собраний), то Пестель, напротив, желал обеспечить крестьян частью земли без выкупа (за счёт конфискации излишков земли у самых богатых помещиков; впрочем, с сохранением и частной собственности на землю), предлагал введение республики и жёсткого авторитарного, полицейски-централизованного режима (с насильственной русификацией и обращением в православие всего населения, гонениями на евреев и кавказцев, запретом тайных обществ (!)) и серьёзным ограничением прав и свобод человека.

Нередко историки рассматривают восстание декабристов как последний (и неудачный) дворцовый переворот. И в самом деле, многие черты роднили декабрьское восстание 1825 года с предшествующими дворцовыми переворотами: ситуация междуцарствия и отказа от присяги нежелательному монарху, решающая роль гвардии, заговор среди офицеров… Однако впервые в русской истории (со времён «верховников» в 1730 году) речь шла не о дворцовой интриге и не о корыстных интересах группы лиц, а о смене исторического вектора развития страны, о продуманной программе, об участии сотен людей, рискующих жизнью не из корысти, а из высоких идейных соображений, и несколько лет целенаправленно участвующих в работе тайных обществ.

Уже не один смелый Радищев, а сотни людей бросили дерзкий вызов Империи. Выведя утром 14 декабря 1825 года к Медному Всаднику в Петербурге три тысячи солдат с тридцатью офицерами, отказавшимися подчиняться новому императору Николаю I, декабристы заложили основание новой славной революционной традиции. Их кровь – кровь героев, расстрелянных картечью на площади и повешенных позднее по суду, – легла в основу прекрасного революционного Мифа, как то евангельское зерно, которое умирая, даёт колос. «Ах, как славно мы умрём!» – говорил друзьям К.Ф. Рылеев – пылкий поэт-декабрист. Немое доселе, российское общество обретало свою речь. Восстание в Петербурге было расстреляно, восстание Черниговского полка на Украине в декабре 1825 – январе 1826 года также было подавлено картечью. По делу над декабристами – первому политическому процессу в истории России! – было привлечено 579 человек, на суде – 121 человек. Пятеро декабристов были повешены 13 июля 1826 года (Павел Пестель, Пётр Каховский, Кондратий Рылеев, Сергей Муравьёв-Апостол, Михаил Бестужев-Рюмин), около ста человек сосланы в Сибирь, девять – в солдаты на Кавказ, двумстам солдатам дали тысячу ударов палками, четыре тысячи гвардейцев были отправлены на Кавказ. Наступила николаевская реакция, – эпоха всеобщего пессимизма, уныния, робости, гонений на всё живое, эпоха, столь ярко и мрачно описанная Лермонтовым в его «Думе». Однако пример декабристов не был забыт, их голос был услышан и подхвачен.