Себастьян Хаффнер - В тени истории

Этот новый германский натиск с Востока на Запад — не географический феномен, а политический. Саксонцы и жители Тюрингии, Бранденбурга и Мекленбурга любят свою родину не меньше баварцев и швабов, жителей Нижней Саксонии и Рейнской области. Если, несмотря на это, они массово покидали и часто ещё желают покинуть её, то это просто потому, что они не хотят быть коммунистами. Сталин однажды сказал: «Коммунизм подходит немцам, как корове седло». Это верные слова, и их правота подтверждается снова и снова. Немцы на Востоке и на Западе не хотят быть коммунистами или становиться ими. Это та причина, что удерживает Федеративную республику — не только правительство, а как раз и народ — в тесном союзе с американцами, несмотря на все разочарования, все огорчения, которые накопились как раз в этом союзе. И это то, что всё еще делает народ ГДР — разумеется, не правительство — невольными союзниками Советов. Этот народ нашёл себя со своим жребием самое большее в смирении и внутренне остаётся неудовлетворённым. Как раз это опять же связывает правительство ГДР тем теснее с их советской защитной силой, без которой они вероятно не удержались бы надолго. Плохие перспективы для воссоединения.

Хороших перспектив для воссоединения собственно после того, как разделение однажды было завершено и прошло проверку в столь многих аспектах — также и для большинства немцев стало испытанным — больше не было никогда. Тем не менее однажды, в 1952 году, ещё при Сталине, было русское предложение воссоединения, и оно оставалось в силе и при его наследниках ещё в течение двух лет, до 1955 года. Вполне вероятно, что его имели в виду даже честно, поскольку оно соответствовало в целом интересам Советского Союза в тогдашней обстановке.

Его целью было предотвратить втягивание Федеративной республики в НАТО. Вместо этого воссоединённая Германия должна была стать нейтральным буфером между американской и советской системами союзов в Европе. Как с некоторой уверенностью можно сказать в ретроспективе, это бы сделало НАТО слабым, в перспективе вероятно нежизнеспособным образованием, и американцы рано или поздно вынуждены были бы ретироваться в западное полушарие. Как раз поэтому это было с самого начала неприемлемым для американцев, а по другой причине это не подходило также англичанам, французам и более мелким европейским государствам, соседним с Федеративной республикой: после опыта Второй мировой войны они не могли желать воссоединённой Германии.

Однако тут интересно то, что и граждане Федеративной республики, поставленные перед выбором между союзом с Западом и воссоединением, в своём большинстве предпочли западный союз. Частично разумеется из чистых соображений безопасности: без американского защитного щита они боялись, несмотря на нейтралитет, однажды быть проглоченными русским медведем. Частично однако также потому, что как раз от западного союза они ожидали позже лучшего воссоединения. Не следует забывать, что ранние пятидесятые годы были расцветом холодной войны: Америка и Россия были противниками, стали почти врагами. Были широко распространены надежды, что усилившись при ремилитаризации Федеративной республики, Америка и её союзники однажды «смогут благоразумно поговорить» (выражение Аденауэра) с Россией о единстве Германии и о восточных границах воссоединенной Германии. Надеялись, что в союзе с Америкой смогут вырвать у русских воссоединение, вместо того, чтобы покупать его за отказ от союза с американцами.

Эти надежды затем в Берлинском кризисе с 1958 до 1961 г. потерпели горькое разочарование. Он начался для немцев шоком, продолжился разочарованием и привёл к переосмысливанию и переработке этого разочарования. Шок состоял в том, что Советы, а не западные державы предприняли в 1958 году в Германии наступление. Аденауэр всегда говорил по отношению к Советскому Союзу с позиции силы, которая была достигнута после вступления Федеративной республики в НАТО. Вместо этого теперь неожиданно Советы явно чувствовали себя в позиции силы, исходя из которой они полагали, что могут выставлять требования западным державам — требования, которые в форме ультиматума Хрущёва в ноябре 1958 г. сводились к выводу западных сил из Берлина.

Европа — это не очаг кризиса

За шоком последовало разочарование — разочарование из–за в целом не особенно жёсткой и твёрдой, а скорее смущённой и обеспокоенной, с самого начала направленной на поиск компромисса позиции западных держав, которая после длившегося год дипломатического покера привела к разрешению кризиса путём строительства Берлинской стены. Это разрешение было воспринято западными союзниками с облегчением: ведь оно означало отступление Советов от их прежнего требования о выводе западных сил из Берлина. В Германии же оно было воспринято напротив, как поражение. Потому что оно означало не только конец берлинскому шлюзу для беженцев, но и отход западных союзников к чисто оборонительной политике в отношении Германии, да, к окончательному признанию и легитимизации разделения Германии — а теперь и Берлина.

Почти уже забыто, что в последние годы правления Аденауэра германо–американские отношения были глубоко нарушены: тогда это были немцы, кого оставили в беде и чьими интересами пренебрегли американцы, которые считали мир и разрядку первоочередными задачами. Ирония в том, что столь осуждавшееся позже в Америке изменение немецкой позиции впоследствии и постепенно установившееся понимание немцев зародились вследствие американской позиции в Берлинском кризисе. Потому что постепенно, после того, как первая досада прошла, и в Германии стали задавать вопрос: «Как же следовало поступить американцам?» Ведь они едва ли могли защищать Берлин без атомной эскалации или угрозы эскалации. И это впервые привело к осознанию многими немцами тог, что означала бы атомная война на земле Германии — или будет означать. Это осознание в последние годы выросло многократно вплоть до панического страха, при котором ясное мышление порой затрудняется. Однако сначала это имело весьма благоразумные последствия, которые постепенно нашли своё выражение во всеобще принятой фразе: с немецкой земли новая война не должна исходить!

Эта фраза после внутриполитической смены власти в 1969 году была претворена в практическую политику. На ней основаны восточные договоры ранних шестидесятых годов, то есть договоры с Москвой и с Варшавой, по которым послевоенные границы, в том числе границы между Федеративной республикой ГДР, между ГДР и Польшей были объявлены неприкасаемыми; соглашение четырёх держав по Берлину, в котором была гарантирована свобода Западного Берлина на срок пребывания его западных держав–защитников на договорной основе также и Советским Союзом; и в заключение Договор об основах взаимоотношений между Федеративной республикой и ГДР, по которому оба германских государства фактически взаимно признали друг друга.